Книга Мене, текел, фарес.... - Олеся Николаева

Удивительно,что Анна, выказывая решимость покрестить Стрельбицкого любой ценой — хотьмертвого, при этом еще и волновалась о том, чтобы это все было «метафизическичисто». Чтобы все было — по-настоящему. Не противоречило бы церковным канонам.И чтобы этот священник был не какой-нибудь там самосвят-самозванец.

— Понимаешь,— вдруг сказала она, — все-таки обязательно надо туда пойти и удостовериться вметафизической чистоте! Никакой самодеятельности нам здесь не нужно.

На следующийже день мы отправились к этому иерею, отцу Петру, по фамилии Лаврищев. Кое-чтоя уже о нем слышала от моего духовника отца Ерма. Отец Ерм очень интересовалсявсем новым, а этот отец Петр, судя по его рассказам, именно что вводил всякиеновшества. Слыл он, вроде, за реформатора. Но в чем состояло этореформаторство, мой духовник не ведал.

Даже просилменя уже несколько раз:

— Вы же тамрядом. Пойдите и посмотрите, что да как. А потом расскажете.

Вот и пробилчас выполнить просьбу моего духовника. Служил отец Петр в Рождественскоммонастыре, в центре Москвы.

Вошли вцерковь. Везде стульчики, табуреточки. Прихожане стоят цепочкой, держась заруки… Все, как один, крестятся и кланяются, также разом и опускаются на сидячиеместа. Все четко, дисциплинированно. Все свои. Нас сразу отметили как чужаков испросили:

— Вы откудатакие? К кому?

Анна говорит:

— Мы к отцуПетру Лаврищеву. По важному делу. Чрезвычайной важности.

— А, —сказали, — раз по важному, тогда оставайтесь. А то мы проявляем бдительность,потому что мы здесь во вражеском стане. Кругом враги.

— Да уж, —вздохнула Анна, — много развелось воинствующих атеистов….

А ей говорят:

— Да нет,атеисты — пусть себе будут, они нас не трогают, а наш противник — этотвердолобое косное тупое Православие. Все ходят строем и в ногу. А у нас нетак. У нас — личности. У нас — реформы. Дух дышит, где хочет. А не там, гдецерковное начальство приказывает. За это нас гонят. И мы не всех сюда пускаем.Могут быть провокации…

— Мы нетакие, — с достоинством ответила Анна, поправляя шляпку.

Больше насникто не трогал.

После службыона подошла к отцу Петру, представилась, сказала о Стрельбицком, он приветливозакивал:

— Как же,читали книги вашего мужа, знаем, знаем. Понятно, что не желает креститься вцеркви. Она стала такая обрядовая, ритуальная. Очень много в ней ортодоксов. Онправ — дурновкусие, магическое отношение к таинствам. Ну что ж, я его покрещу.

Анна была ввосторге. Она так в этом и призналась:

— Хотя я —человек сдержанный, нелицеприятный, но от вас я в полном восторге!

Наговорилаему кучу комплиментов. Видно было, что он польщен.

— А знаете, —вдруг сказал он, — у нас община интеллигентная, элитарная. Я бы хотел васприобщить к ее жизни. Приходите сегодня к нам на агапу.

— На что, начто? — переспросила Анна.

— На агапу.Агапой назывались в Древней Церкви священные братские трапезы, совершавшиесяпосле литургии. Потом эта традиция отмерла, но мы находим ее прекрасной. Чинагапы, — пояснил он, — предполагает собрание церковных единомышленников, желающихвосполнить до меры совершенства полученные ими евхаристические дары. Такаявечеря любви, которая приобретает у нас смысл восьмого таинства, восполняющегонедостаток благодати… Она упоминается еще в послании апостола Иуды. Послеприобщения на ней мы вкушаем духовные просфоры — читаем друг другу стихи,рассказы, поем песни. Может быть, вы еще не все про нас поймете, нопочувствуете дух. И мужа вашего возьмите. Он сразу успокоится — народ у насвполне светский, высококультурный, наверняка он найдет среди наших прихожанкаких-нибудь своих знакомых, почувствует себя в своей среде.

Анна была ввозбуждении:

— Ах, именноэта «своя среда» может выйти ему боком. Он скажет: своя среда — брр, какаяскука! Нет уж, Стрельбицкого оставим пока в стороне, а мы появимся на агапе сподругой!

Честноговоря, отец Петр вовсе не пришел в восторг от такой замены. Он попыталсявозразить:

— У нас агапытолько для посвященных…

— А она иесть самая посвященная! Она богословием увлекается. С монахами ведет диспуты.Она к старцам ездит. Она с игуменом Ермом в дружбе, известным иконописцем…

И яподдакнула:

— Отец Ермочень интересуется вашей деятельностью.

Услышав оботце Ерме, Лаврищев смирился. Окинул меня проницательным оценивающим взором,развел руками:

— Ну раз ужона так к нам стремится…

Когда мывышли, Анна воскликнула:

— Он простоочаровательный! И эти таинственные агапы… Это же то, что нам нужно! Пойдем наразведку и найдем, с какого конца запустить к отцу Петру моего Стрельбицкого.

Пробил час, иотец Петр отворил перед нами дверь. Выглядел он очень представительно, если неимпозантно: коротко подстриженная ухоженная бородка эспаньолкой, несколькоседых прядей в черных кудрявых волосах, высокий крутой лоб, переходящий внебольшие аккуратные залысины, умный пронзительные глаза. Фигура плотная,основательная. Прекрасная осанка. Маленькие руки с розовыми ногтями… Жаль,только злые: верхняя фаланга большого пальца неправдоподобно отклоняется назад,— эта примета никогда меня не подводила, всегда оказывалась верна. А с другойстороны, может, это и суеверие — вся эта физиономистика, хиромантия… Одет онбыл в темно-голубой, почти синий шелковый подрясник, приходившийся удивительнокак под стать.

В пандан емубыла убрана и комната, куда он нас препроводил. Посреди нее красовался довольновысокий овальный стол, покрытый зеленым бархатом и окруженный дюжиной стульев свысокими резными спинками. В углу напротив двери на ломберном столикевозвышался золоченый херувим, держащий на поднятых руках часы, как бывозносящий их горе. В другом углу стояло вольтеровское кресло и замысловатыйторшер на мраморной подставке под огромным абажуром. Почти вплотную к нему былпридвинут старинный диван с высокой спинкой, увенчанный полочкой, на которойстояла высокая свеча в подсвечнике, наверное, отсылающая посвященных кЕвангельским словам Христа о свече, которую ставят высоко и которая светит всемв доме. На одной из стен висели три большие, старинные, явно церковные иконы.Окна были драпированы тяжелым велюром под цвет скатерти, и на все этовеликолепие глядела сверху массивная бронзовая люстра.

— Тут всепросто, но все назидает. Ничего не подавляет, но все концентрирует, — пояснилотец Петр.

В комнатунеслышно вошел высокий нескладный человек, показавшийся мне похожим на УрфинаДжуса, каким его изображал художник в детской книге, но только немногопостаревшего. Черные сросшиеся на переносице брови, пронзительные зеленые глаза,черные волосы вокруг аккуратной, хотя и обширной лысины.