Книга Остров Русь 2, или Принцесса Леокады - Станислав Буркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так вон оно что! — воскликнул Стас. — Азачем тогда вы запирались столько времени?
Услышав, что ему поверили, Перескоков вмиг перестал реветь.
— Ха-ха, — нервно хохотнул он. — Да у меня жевесь бизнес сейчас на этом держится. Да если мои партнеры узнают, что она немоя, я же все потеряю! — Он смахнул слезу рукавом халата. — Итак,теперь, когда вы все знаете, а я ввергнут в пучину нечеловеческого унижения, япрошу оставить меня одного. — Он упал на диван, спрятал лицо в сложенныеперед собой руки и стал хныкать, подергивая плечами. — Я старый больнойчеловек. Я нуждаюсь в покое. Оставьте меня.
Хитрец! Но мы-то ведь не добренькие.
— Мы не оставим вас в покое, пока вы не поможете нам ееразыскать, — сказал я таким ровным голосом, каким произносят окончательныерешения, и «газанул» миксером.
— Не оставите? — удивился он и вдруг решительносказал: — Как хотите. Тогда можете меня убивать.
— Нет, — отрезал Стас. — Ты пойдешь с нами ипоможешь нам ее найти.
Перескоков замер. Почему-то слова брата произвели на негоособенно сильное впечатление. Он будто бы перемолол их в себе и наконецрешился.
— Да, конечно, я пойду с вами, — сказал он оченьспокойным голосом смирившегося с судьбой человека. Он встал с дивана и,медленно ступая по ковру, принялся метаться взглядом по комнате. —Та-ак, — сказал он, — мои кроссовки и походный рюкзачок…
Он решительно отворил шкаф-купе, выдернул оттуда пару модныхкрасно-белых тапочек и уселся обратно на диван обуваться. Причем надевал он ихна босу ногу и шнуровал так тщательно, словно собирался идти в горы. Мы судивлением за ним наблюдали.
Потопав и попрыгав, продюсер убедился, что обут как следует,и вернулся к шкафу. На этот раз он достал оттуда средних размеров рюкзак ипринялся напяливать его себе на спину, нервно напевая под нос: «Все выше ивыше, и выше — стремим мы полет наших птиц!..»
Очередными его действиями было буквачьно следующее. Онсхватил с полки премию «Золотой миелофон», взвесил ее в руке и запустил прямо вокно, полностью занимавшее одну стену. Массивная статуэтка пробила в окне дырудиаметром с велосипедное колесо, а все остальное стекло покрылось мелкойсеточкой трещин. Затем продюсер в распахнутом халате взял разбег от шкафа,запрыгнул на стол, пробежался по нему и, как ныряльщик, выпорхнул в пробоину.
Мы со Стасом остолбенели. Едва придя в себя, мы бросились кстеклу и увидели через дыру, как этот тип, сверкая малиновыми трусами, паритнад Москвой на маленьком управляемом парашютике.
Экстремал хренов! Провел-таки нас! И впрямь кремень, нечеловек!
Бег по крыше и блистательные перспективы
— Во дает! — восхитился Стас, глядя, как ловкоПерескоков маневрирует между домами соседнего квартала, снижаясь. Но только онэто сказал, как беглец, что-то не рассчитав, влетел в стеклянную крышу большогомагазина возле метро и пробил ее насквозь. Звон стекла мы не услышали, ноувидели, как вслед за продюсером в дыру втянулся его парашют. Но не доконца — частично он застрял в искореженной раме.
— Он там висит, он зацепился! — радостновоскликнул Стас и бросился к выходу. — Бегом за ним, пока не смылся!
Вот так и становятся поэтами. Но радость его былапреждевременной. Мы оказались запертыми.
— Что делать, кто нас отопрет?! Ведь не успеем, ведьуйдет! — простонал Стас, ища на двери хотя бы намек на ручку или замок.
— Слушай, хватит уже стихами разговаривать! —прикрикнул я. — Без тебя тошно. Надо быстрее выбираться отсюда и ловитьурода. Он явно что-то знает.
— Почему ты так решил? — спросил Стас, вытряхиваябарахло из шкафов в поисках чего-нибудь длинного и увесистого, подходящего длятого, чтобы выломать дверь.
— Раз он знает, что добреют люди от песенок Леокадии,значит, он, скорее всего, знает и кто это все заварил, — пояснил я.
В этот момент Стас выудил из шкафа длинный и увесистыйрезиновый фаллос, почему-то зеленого цвета, повертел его в руках, примериваясь,можно ли им подцепить створку, согнул туда-сюда и разочарованно бросил на пол.
— Хоть бы что-нибудь у него тут полезное было, —проворчал он и продолжил обыск. — Не уверен я, что он что-то знает, емупросто выгодно, чтобы все так думали. Но может быть, может быть…
Тут он выдернул с полки черную кожаную плетку, взмахнул ищелкнул ею, как бичом.
— О! — воскликнул он. — Вот этим его можнопытать, если все-таки поймаем!
— Не думаю, — возразил я. — Боюсь, ему толькопонравится, раз это у него тут хранится.
— Да? — нахмурился Стас, глянул на плетьвнимательнее, брезгливо поморщился и тоже отшвырнул ее.
— Думай лучше, как нам отсюда выбраться, — заметиля. — Давай-ка проверим окна, может, через них можно куда-то вылезти.
Нам повезло даже больше, чем мы могли надеяться. В гримеркемы обнаружили дверь, ведущую на огромный балкон. Точнее — на террасу.Здесь был небольшой бассейн, два шезлонга и два плетеных кресла, а в горшкахстояли здоровенные пальмы. Решение было очевидным. Мы подтащили самую большуюпальму к стене и смогли забраться на крышу.
Крыша была плоская, залитая гудроном, еще не остывшая отдневной жары и оттого пахучая. Ища спуск, мы побежали между вентиляционнымитрубами и тарелками спутниковых антенн. Тут и там мы натыкались на какие-токаморки с желтыми черепами и костями на дверях. Мы пытались открыть их, но всеони были заперты.
Время от времени мы подползали к краю крыши в надежде найтибалкон, куда можно было бы спрыгнуть. Но только на другом конце дома мы,наконец, увидели точно такую же, как у Перескокова, террасу, на которой подмощные звуки музыки колбасилось человек двадцать молодых людей. Мы тут жеспрыгнули туда и вбежали внутрь. Никто не обратил на нас ни малейшего внимания.
Это опять была тусовка поп-звезд и прочего бомонда, и мыбыстро поняли, что на самом деле вернулись в квартиру Перескокова, так как она,похоже, занимала весь верхний этаж. Пытаясь найти выход, мы бегали из комнаты вкомнату, но это был самый настоящий лабиринт, битком набитый гламурнымстоличным сбродом.
В центральном зале было неожиданно тихо, уже не мигалиразноцветные прожектора, а один мощный софит выхватывал из темноты небольшуюсценку, где на стуле сидел с гитарой старый рокер и эстет с козлинойбородкой — Расческин. Стас притормозил и уставился на него влюбленнымиглазами. Он всегда обожал Расческина. А тот, перебирая струны, тихонько блеялтрагическим голосом:
…Жила была на свете младая стрекоза,
Под градом Таганрогом порхала, как коза.
Но вдруг однажды в бубен ударила гроза,
И хлынул дождь, в который и псам гулять нельзя…