Книга Золото Хравна - Мария Пастернак

— Уберите его от меня, — попросил Торлейв. — Я обязан ему лишь одним, и завтра он получит от меня только то, что я задолжал. Раз он говорит «меч», пусть будет меч. Мне все равно.

— Меч и баклер, — добавил Брюньольв.

— Я не играю в эти иноземные игрушки, — сказал Торлейв. — У меня их нет[187].

— Мы принесем с собою, — пообещал Сигурд.

— Отлично, — хмыкнул Кольбейн. — Подведем итог. Встреча на рассвете, в дубовой роще за Хельгисетером. Оружие — меч и баклер. Бой до первой крови, что окрасит землю. Это всё? Пойдем отсюда, Торлейв. До завтра, хёвдинги.

Они повернулись и зашагали прочь по рыхлому влажному снегу.

— Может, и зря всё это, — предположил Сигурд, глядя в спину Торлейву. — Похоже, он славный малый. Напрасно вы с Брюньольвом называли его трусом. Речь его была смела. К тому же всем нам известно, что Нилусу ох как далеко было до святости.

— Дело не в том, каков был Нилус, — отвечал Халвдан. — Бывали времена, когда он вел себя так, что я и сам с трудом сдерживался, чтобы не снести ему башку. Есть сомнения в правдивости этого молодого наглого хейна — значит, пусть доказывает свою правоту с оружием в руках.

— Ты и правда плачешь, Торлейв? — спросил Кольбейн. Они шли мимо открытых доков, в которых уже начинали свою работу плотники-корабелы.

— Мне надоело воевать, — вздохнул Торлейв. — Странно, что тебя могут так ненавидеть люди, которых ты видишь впервые в жизни.

— Не три глаз рукавом, лучше приложи снег. Кстати, про меч и баклер. Приходи сегодня в контору. На заднем дворе покажу тебе, что умею.

Кольбейн слепил снежок и со всею силой бросил его, влепив в бочку под водостоком, наклонился и зачерпнул еще горсть снега.

Когда они ступили в палисадник, дверь дома распахнулась и на крыльцо вышла Вильгельмина.

Она была в теплом подбитом мехом плаще с медными застежками на плече. Новая короткая юбка оставляла на виду ее маленькие мягкие красные сапожки. Она сбежала с крыльца навстречу Торлейву.

— Где вы были? Торве, я искала тебя по всему дому.

— Мы ходили прогуляться вдоль пристаней.

Она с тревогой вгляделась в его лицо.

— А что это у тебя с глазом?

— Муха влетела, — улыбнулся Торлейв.

— А-а, — протянула она задумчиво, потом вдруг рассмеялась: — Торве, ты врешь! Какая муха! Сейчас же зима! А я и поверила тебе!

— Да вот Кольбейн попал в меня снежком.

Кольбейн усмехнулся.

— До свадьбы заживет, — сказал он. — Прости меня, девочка. Я не нарочно.

После обеда Торлейв и Кольбейн встретились на заднем дворе корабельной конторы. Кольбейн принес две крышки от котлов и два затупленных меча для учебного боя.

— Это не совсем то, — сказал он. — Но благодаря им ты поймешь, что такое баклер и как можно использовать его в защите и нападении. Знаком ли ты с техникой полумеча?[188]

Они упражнялись до самого вечера. Торлейв вполне оценил мастерство Кольбейна. Защита непробиваема, атаки резки и стремительны. Они лупили друг друга, пока один из «щитов» не распался надвое. Кольбейн вздохнул и спрятал обломки под дровяной сарай.

— На днях отнесу к меднику, пусть сладит новую крышку. Тора всыплет нам, если узнает, что мы сделали с ее утварью.

На другое утро они оба поднялись затемно и еще до рассвета прошли через город. Долго мерзли в темноте у моста через Нидельву, глядя, как медленно струит она свои темные холодные воды меж заснеженных берегов. Наконец явились сонные стражники и открыли ворота. Несколько человек вошли в город — женщина с коровой и двое верховых купцов со слугами; но кроме Кольбейна и Торлейва не было никого, кто хотел бы покинуть Нидарос в этот ранний час.

Рассвет обернул оттепель ледяной сыростью. Дул пронизывающий ветер. Торлейв ежился — его немного знобило, он не спал ночь. Задира лежал в коробе за его спиною, чтобы стражники не придрались с вопросами, куда это он идет с оружием.

До Хельгисетера от моста было рукой подать. За монастырской оградой свернули в лес. Могучие деревья старой дубравы нависали над склоном тяжелой мощью своих стволов.

— Они уже здесь, — прислушавшись, сказал Кольбейн. — Наверное, ночевали в одной из ближних усадеб.

Торлейв кивнул: за деревьями были слышны голоса, и пламя костра алело сквозь серую мглу раннего утра.

Поляна была уже приготовлена для поединка — расчищена от снега и посыпана песком и опилками, чтобы ноги не скользили. Собравшиеся — человек десять — кутались в теплые плащи, что-то громко обсуждали. Завидев Торлейва и Кольбейна, они умолкли и повернулись к ним.

— Надеюсь, добрым окажется нынешнее утро и для нас, и для вас, хёвдинги, — поклонился им Кольбейн.

Хёвдинги поклонились в ответ — все, кроме Брюньольва. Торлейв встретился с ним взглядом. Брюньольв глумливо усмехнулся и тронул пальцем свой левый глаз — в том месте, где на лице Торлейва бледно лиловел синяк.

— Отлично, — сказал Халвдан, опиравшийся на длинную прочную палку. — Добрый муж не опаздывает к началу битвы.

Брюньольв хорошо подготовился. Тело его прикрывал длинный, до колен, кольчужный хауберк, на голове покуда был надет лишь маленький белый каль, но под мышкою дружинник лагмана держал сервильер[189] с кольчужной бармицей. Брюньольву не терпелось начать сражение, он ежился от холода. Нос его покраснел на ветру.

— Кто будет судить поединок? — поинтересовался Кольбейн.

— Мы назначили малый тинг, дабы Божий суд свершился по правилам, — пояснил Халвдан. — Трое тингманов: Сигурд, сын Каля; Финнбоги, сын Торстейна; Симон Топ, сын Тормода, — стоят за то, что Нилус из Гиске убит был с помощью обмана, колдовства или предательства. Трое других: Паль, сын Паля; Хавлиди, сын Стейтюра; Улле, сын Иорунда, — не сомневаются в правоте испытуемого Торлейва, сына Хольгера из Эйстридалира.

Каждый из называемых мужей коротко кланялся или кивал в тот момент, когда произносилось его имя.

— Роль законоговорителя исполнять буду я, — продолжал Халвдан. — Был мною приглашен также лекарь — на случай, если раны окажутся серьезными.