Книга Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

— Извольте, я расскажу вам правду. А с этим письмом выможете делать все, что угодно. Я не боюсь. Я и раньше не боялся. И его небоялся тоже… — патетически закончил Тео. И ловко вынул из моих пальцевзлополучную анонимку.

* * *

Я выползла из Дома ученых с квадратной головой. Не то чтобырассказ Тео Лермитта как-то особенно потряс меня — после всего пережитоговыбить меня из ко — леи могла бы разве что Варфоломеевская ночь. Или ядернаябомбардировка. Или известие о разводе Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова,любимых персонажей журнала «Дамский вечерок».

Но ясно было только одно — Тео Лермитт не убивал. Он даже непредставлял себе, как это делается. Он слишком долго прожил среди беззащитных,молчаливых не имеющих возраста вещей. И слишком хорошо изучил их. И он не хотелсмерти Олева Киви. Он вообще не хотел ничьей смерти. И только поэтому писалписьма. По большому счету, это был даже не шантаж, а предупреждение. Пусть исоставленное из наклеенных на листок букв.

Все, услышанное от Тео, проливало новый свет на жизньудачливого виолончелиста. И этим ослепительным светом я хотела теперь залитьРейно.

Вот кто удивится! Вот кто наконец поймет, что принадлежностьк маленькой, но гордой эстонской нации — это еще не повод отказывать всуществовании другим народам. И не повод утверждать, что все без исключенияэстонцы — ангелы с перепончатыми крыльями.

…Я долго бродила по улицам, а потом села в первый попавшийсятрамвай и только в салоне позволила себе посмотреть на часы. Без пяти восемь.

Рейно наверняка еще не вернулся.

Что ж, придется сходить в какую-нибудь киношку и устроитьсяна последнем ряду. С фантастической историей Тео Лермитта в обнимку. Я ужезнала, что эта история не будет давать мне покоя, что через какие-нибудьполчаса она начнет терзать меня и проситься наружу.

Я должна. Я должна хоть с кем-нибудь поделиться.

Вот только странно, что Филипп Кодрин так испугалсяфотографии с безобидным Тео. Наверняка Филипп работал на Киви. Но ведь Филя моги не знать, что как убийца Тео Лермитт бесперспективен. Даже сверчок, дажеладожская корюшка были более опасны, чем специалист по Юго-Восточной Азии…

Пока я думала об этом, пошел ливень, а первый попавшийсятрамвай привез меня туда, куда и должен был привезти.

На Васильевский.

Монтесума или Аурэл Чорбу?

Аурэл Чорбу или Монтесума?

Монтесума наверняка отбивается от фээсбэшной гиеныЛемешонка. Таскает его по самым клоачным питерским местам, загоняет в сетиармянской банной мафии, приманивает его к кафе «Севан»…

А с Аурэлом Чорбу я безнадежно опоздала.

Я обещала ему появиться в «КАСА МАРЭ» вчера, а сегодня — ужесегодня. Он наверняка меня не ждет. Но можно просто зайти в винную галерею икупить бутылку вина, которым поил меня Аурэл. Из своих ладоней.

Вот только названия этого вина я так и не запомнила.

…Я добралась до «КАСА МАРЭ» вымокшей до нитки,сопровождаемая раскатами грома и молниями, бившими прямо по темени. И сразу женарвалась на табличку «CLOSED».

Винная галерея работала с 11 до 20. Без выходных и без перерывовна обед.

Что ж, приходится признать, что я действительно безнадежноопоздала. Даже купить вино.

Дождь потоком лил за шиворот, и только для того, чтобызащититься от его домогательств, я прижалась к стеклянной двери. И расплющиланос по стеклу.

И увидела…

Я увидела того, кого и должна была увидеть.

Аурэла Чорбу.

Аурэл что-то писал, склонившись над стойкой. Совсем какСоломон, подсчитывающий все богатства мира, которые достались ему от боженьки.И сердце у меня снова заколотилось — то ли от грозы, то ли от… Нет, лучше обэтом не думать.

Ты все равно не сможешь уехать в Кишинев.

Чтобы хоть как-то заглушить, замаскировать этот бешеный стукили, наоборот, усилить его, я начала ломиться в двери.

Аурэл поднял голову. Очевидно, он пытался разглядеть кого-тоза сплошной стеной дождя. А этим «кем-то» была я. Он подошел к двери.

И улыбнулся мне. И перевернул табличку: «OPEN».

Теперь можно было входить.

Я упала ему на руки, отряхиваясь от брызг и отфырки-ваясь отнахлынувших на меня чувств. Он взъерошил темными жесткими пальцами мои темныежесткие волосы и смачно поцеловал меня в щеку.

— Не обязательно было высаживать стекло. Тамколокольчик.

— Хорошо. Я буду знать. В следующий раз…

— Следующего раза не будет. Завтра я уезжаю, а тебе безменя здесь нечего делать. Вообще-то я жду тебя со вчерашнего вечера.

— Правда?..

Он подхватил меня на руки и понес от двери. И посадил настойку.

— Нет. Не правда. Просто у меня сегодня дела, и язадержался. Привожу в порядок бумаги.

— Понятно.

— Сиди здесь и никуда не исчезай.

— Я буду сидеть здесь и никуда не исчезну. Аурэлпокинул меня, а я так и осталась сидеть на стойке. Подо мной натекла лужа, подомной в полной боевой готовности стояли бутылки с самыми удивительныминаклейками. А совсем рядом, в низком зальчике, обшитом ореховым деревом, вмаленьких уютных гнездах спало вино. И у каждого вина было свое собственноенежное имя. Когда-нибудь я выучу эти имена. Все до единого…

Я закрыла глаза, сбросила ботинки и принялась болтать босыминогами.

— Раздевайся!

Аурэл стоял совсем рядом. С рубашкой и лохматым пледом вруках.

— В смысле? — спросила я севшим голосом.

— Раздевайся — в смысле раздевайся. Или есть ещекакие-нибудь другие смыслы?

— Но…

— Ты вся мокрая. Нужно высушиться.

— Но…

— Ты стесняешься? — Он несказанно удивился. —Ты меня стесняешься? Напрасно… Я очень старый человек.

— Хорошо…

Я принялась стягивать футболку через голову. А он принялсяоткрывать бутылку коньяка. И когда я, соверщенно голая, завернулась в жесткийколючий плед, протянул мне низкую рюмку.

— Пей.

Я сделала глоток, и горло обожгла терпкая, даже на вкусянтарная жидкость.

— «Калараш», — Аурэл смешно сморщил усы. —Держу специально для девочек, попавших под дождь.

— И часто приходится открывать?

— Не часто. Совсем не часто. Сегодня — первый раз…

Я положила руки ему на плечи и рассмеялась:

— Вы удивительный!

— Я обыкновенный. — Он поправил бесстыдноразошедшийся на моей груди плед. Хотя слово «бесстыдный» можно было смелоопускать.