Книга Золото Хравна - Мария Пастернак

Мы уговорили себя, что это просто пес, но едва отчалили, как Стюрмир толкнул меня локтем в бок. На нем лица не было — так он был бледен. И тут увидал и я, что ровно вслед нашей лодке по лунной дорожке плывет челнок — сам собою, точно толкает его кто из-под воды. А в челноке стоит огромная белая волчица и смотрит на нас, и холка ее искрится, и глаза блестят в лунном свете. Стюрмир достал самострел и выстрелил в нее, но она даже не шелохнулась. Стрела ушла в воду — мы слышали, как плеснуло. Гребли мы в ту ночь как сумасшедшие, только казалось нам, что лодка наша стоит на месте, а волчица все плыла и плыла следом за нами и не шевелилась, как будто была неживая. Мы причалили к острову и вышли на берег, но челн с волчицею также ткнулся носом в песчаную отмель, и она ступила на песок и двинулась к нам большими прыжками. Стюрмир, как и я, догадывался, кто она, я ведь рассказывал ему свою историю. Мы кинулись обратно к нашей лодке, а волчица гналась за нами по берегу. Если я молился когда-нибудь в жизни, сын Хольгера, так это было как раз в ту ночь. Я молился всем богам, каких только мог вспомнить, а за свою жизнь я немало их узнал.

— И вы так и не высадились на Еловом Острове? — спросила Вильгельмина.

— Конечно нет! Хотел бы я посмотреть на того, кто сделал бы это на нашем месте! Мы выгребли на середину озера, течение толкало нашу лодку и унесло Бог весть куда. В лодке, не сходя на берег, дождались мы рассвета. Потом уже причалили не помню где. Там был хутор, и люди стали спрашивать, кто мы такие. И Стюрмир сказал, что мы заблудились — собственно, так оно и было.

После того случая я спросил его, не отказался ли он от золота. Он сказал: нет. Я отвечал ему, что не хочу второй раз испытать такое. Тогда он сказал мне, что, если я не помогу ему отыскать золото, он просто прибьет меня — ему, мол, это не впервой. Я к тому времени уже кое-что знал про их с Нилусом дела и понимал, что он не шутит. Он сказал: раз я уверен, что золото на Еловом Острове, то он добудет его каким угодно способом.

— А ты был уверен? — невесело усмехнулся Торлейв.

— Не спрашивай меня, сын Хольгера! Я давно проклял тот день, когда встретился со Стюрмиром, но что я мог поделать? Я сам уже запутался во всем, что говорил, и не мог более разобрать, где правда, где вранье. Я говорил то, что угодно было Стюрмиру. Но я же не знал, что он задумал похитить Стурлу! Я думал, он пойдет искать золото, жители хутора всполошатся и схватят его, и тогда всем моим бедам конец, я смогу от него сбежать.

— Что же ты не сбежал раньше, а терпел всё это?

— К тому времени, когда я понял, чем они промышляют, я уже боялся их как огня. Нилусу Ягнятнику ничего не стоило призвать меня к ответу за колдовство. Знаешь, сын Хольгера, что говорят о таких, как я, норвежские законы? Я чувствовал себя точно лис, которого травят собаками! Не было мне места на этой земле.

Скрипнула дверь, и в поварню, высоко держа свечу в руке, вошел Гамли.

— Вы тут сидите в тепле, а вас все ищут. Ланглив зовет ужинать, и Стурла меня уже дважды спрашивал, где его дочь. Ну и мороз сегодня!.. А кто это тут с вами?

— Это Финнбьёрн Черный Посох, человек с севера, я немного знаю его, — сказал Торлейв. — Гамли, нельзя ли ему переночевать здесь, в поварне? Я останусь тут, пригляжу за ним и выставлю его рано утром, с первыми петухами.

— В такой мороз людям не отказывают в ночлеге, — кивнул Гамли. — Конечно, старик, можешь оставаться до утра. Я скажу Ланглив, чтобы собрала тебе еды в дорогу.

— Благодарствуй, хозяин! — кашлянув, прохрипел Финн. — Я посплю тут в углу, на лавке, ничего не трону.

— Мина, думаю, тебе лучше пойти с Гамли в дом и лечь спать.

— Боюсь, мне не так-то легко будет уснуть, — прошептала Вильгельмина. — После всего, что я услышала.

— Не принимай эти россказни так близко к сердцу, — твердо сказал Торлейв. — Мы вернемся, и ты обо всем расспросишь Йорейд.

— Я и в самом деле устала и с радостью прилегла бы. Но мне бы очень помогло, если бы ты сидел со мною, держа меня за руку, и говорил бы: «Мина, это все вранье, не верь, Мина, этим сказкам», — и повторял бы это непрестанно. Потому что твои слова каждый раз убеждают меня лишь ненадолго, но потом я вновь начинаю сомневаться.

— Завтра будет день, выйдет солнце, и ты поймешь, что я был прав.

Он поцеловал ее, и она, поднявшись, ушла вместе с Гамли. По дороге тот завел разговор о том, как славно собираются они справить Ноль в этом году, и какие гости ожидаются у них на праздник: Никулас, сын Грейфи, Стурла, сын Сёльви, с дочкою, Торлейв, сын Хольгера, — и еще немало придет народу, и что собирается приготовить Ланглив к праздничному столу. Вильгельмина слушала его и смеялась.

— Главное, чего я не в силах понять, — с болью в голосе спросил Торлейв, едва Вильгельмина ушла, — что заставляло их убивать? Почему, в конце концов, они не могли, если им нужен был Стурла, ограничиться им одним? Зачем лесоруб, зачем бедный старик-пьяница, который в жизни никого не обидел? И кто те несчастные, которых они выдавали за Стурлу и Кольбейна?

— Слишком много вопросов сразу, сын Хольгера, — проворчал Финн. — Скажи лучше, для чего назвал ты этому Гамли, что приходил сейчас, мое настоящее имя?

— Неужели ты полагаешь, я стану лгать человеку, который рисковал своей жизнью ради Вильгельмины, Стурлы и меня? Но тебе нечего бояться. Я был на дознании, что проводил помощник лагмана Нидароса Вальдимар, сын Хельги. Твое имя там не прозвучало.

— Скажи, что это правда, сын Хольгера! — вскричал колдун, схватив Торлейва за рукав рубашки. — И среди имен, означенных на приложенной к стреле грамоте, также нет моего?

— Нет, — сказал Торлейв. — Я не могу ручаться, что оно не всплывет позже, во время дознания на тинге: слишком многие знали о твоем участии в этом деле, и еще больше народа видело тебя в их компании. Но что касается меня, я не стану его называть, можешь быть уверен.

— Да хранят тебя, сын Хольгера, все вышние силы, как бы там они ни звались! — просипел колдун, и странная улыбка искривила его тонкие губы. — До тинга в Нидаросе я успею уйти далеко. В благодарность за это, сын Хольгера, я отвечу на все твои вопросы!

— Сдается мне, что ты самый большой мошенник из всех мошенников, каких мне только приходилось встречать. Не знаю, есть ли какой толк от разговоров с тобой. Ты наплетешь мне новых небылиц, и только.

— Мне незачем притворяться перед тобою, и теперь, когда нет этой девочки, я могу откровенно признаться: да, ты прав! Всю свою жизнь я врал, мошенничал и дурил головы, для того чтобы вытянуть из людей побольше денег, одежды или еды. И нет в том моей вины! Если бы мать моя не бросила меня в лесу на камне, а выкормила и вырастила, всё пошло бы по-иному.

— Будет тебе опять ныть!

— Нет, ты выслушай меня. Много было всякого, иногда я откровенно лгал, иногда прибегал к колдовству — чему-то же меня да научили в детстве. Было дело, снимал или наводил сглаз за плату, и отводил глаза, и торговал сонным зельем и любовным эликсиром. Могу научить тебя, сын Хольгера, как приготовить его: надо взять простой воды из ручья, добавить в него щепотку того красителя, который приготовляют из марены, и полынной настойки для вкуса, ибо для того, кто покупает зелье, это важно. Если это человек богатый, то желательно, чтобы склянка, в которую налит эликсир, была прозрачною. Если же на дно ее бросить стеклянную жемчужину, — из тех, какие кувшинами привозят из италийских земель и какими вроссыпь торгуют в Нидаросе на базаре, в мелочном ряду, по цене полчашки за пеннинг, — то смело можешь спрашивать за такой эликсир не менее четырех эйриров.