Книга Два мудреца в одном тазу... - Олег Раин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Будь здоров! — пробормотал Вовыч.
— Ага, — откликнулся я и подумал, что все-таки мы молодцы. Даже на самом краю гибели не впадали в уныние. Я вот даже был уверен, что рано или поздно нас найдут. Нельзя же бесконечно мыкаться по крохотному котловану! В крайнем случае — зима на носу, и, когда все замерзнет, до берега можно добраться прямо по льду. Ну то есть это я себя так утешал. Я ведь оптимист по жизни. Да и Вовка тоже. А оптимисты — они, как капитаны, — должны смеяться и болтать не переставая. Вот и мы с Вовычем болтали — в любое время суток, с завязанными глазами и даже с набитыми ртами. А уж во время уроков и на киносеансах болталось вообще здоровски. И не страшно, что разговоры велись абсолютно параллельные. То есть Вовыч, к примеру, рассказывал какую-нибудь шнягу про вампиров, а я тут же заряжал серию из фантастической саги. Слышать друг друга при этом, понятно, не очень получалось, но общаются ведь не ради этого, верно? Если кто любит послушать, пусть и сидит себе с закрытым ртом, а у нас с Вовычем в этом смысле была полная свобода. Даже словечко «болтун», я думаю, выдумали завистники. Ну то есть те, кто не умеет восхищаться обводами звездолетов, рыком тираннозавра и прочей красотой окружающего мира. Потому что кто восхищается, тот и спешит поведать о своих чувствах соседу. В этом, по-моему, и кроется смысл общения.
Однако сегодня нам с Вовычем было не до этого. Неразговорчивые мы с ним были. Он смотрел вправо, я влево. Ну и гребли попеременно, хотя в близость берега уже почти не верили. А вот в чудовищ верили стопудово. Потому что время от времени по воде шли подозрительные волны, и мы как по команде поворачивали головы в опасном направлении. Зрение напрягали так, что у меня глаза заслезились. Я даже подумал, что если вернусь домой, то мне, точняк, понадобятся очки. И будет в нашей тайной организации уже два очкарика. То есть я и Костик.
И ничего, кстати, страшного. К очкарикам с некоторых пор я дышу ровно. Уважительное у меня к ним отношение. Очень уж красиво наш Костик снимал очки перед дракой. Первый раз я увидел, как он это делает, — чуть в осадок не выпал. Свая-то его в грудь пихнул да еще обозвал нехорошо. То есть как и положено в общении с новеньким. А Костяй тогда только-только объявился в классе, — вот и проходил проверку. Жаль, новенькие быстро становятся старенькими — все равно как носки с платками. День-два еще ничего, а дальше уже и не поймешь, какие они — старенькие или не очень. Словом, Свая его толкнул, а Костик интеллигентно так снял очочки, сложил дужечки и почему-то протянул мне.
— Подержи минутку… — сказал он и встал в боксерскую позу.
Нет, вы поняли? Все так спокойно — типа, Зорро из фильма! У меня чуть слюнки не потекли. Наверное, многие тогда пожалели, что ходят без очков. Короче, Костяй так артистично все проделал, что сразу выиграл раунд. Свая и тот понял, что бить новенького после такого проката уже в лом. Некрасиво, что ли. А он хоть и Свая ломовая, а красоту тоже по-своему понимал. Ясен пень, что худющего Костика он раскатал бы в оладушек, но после этих очков это было уже не то. И я сразу усек, что драку надо пресекать. Это у меня, типа, озарения произошло. Хлопнув новенького по спине, я дипломатично подмигнул Свае.
— А нормальный малек! Сразу видно — из наших!
И все вокруг все правильно поняли, оживленно зашелестели голосами и тоже начали хлопать по Костиковой спине. И Свая похлопал, и Шнур. Так хлопали — чуть на пол новичка не сшибли. Но очкариков с тех пор я реально уважаю. Особый это народ. Я бы сказал — со стержнем. И глаза через стекла у них глядят по-особенному. Пристально, что ли…
Под днищем лодки отчетливо скрежетнуло. Друг мой Вовыч вздрогнул, а я по-черепашьи втянул голову в плечи. И оба сделали вид, что ничего не произошло. Так ведь тоже иногда бывает: делаешь вид, что не замечаешь, и на самом деле не замечаешь. А через минуту-другую убеждаешь себя, что ничего и не было. Способ не то чтобы правильный, но эффективный. А что? Взрослые к нему прибегают сплошь и рядом, а мы чем хуже?
* * *
Если говорить о дружбе, то друзей у меня хватало во все времена. Даже в садике. Кое с кем я хороводил во дворе, а уж в школе от друзей отбою не было. То есть не хватало пальцев ног и рук, чтобы сосчитать всех. Именно так я думал, пока не сошелся с Вовычем. Тогда-то мне и пришла в голову грустная мысль, что не все то золото, что блестит. В том смысле, что настоящих друзей всегда немного и от приятелей они существенно отличаются.
Короче, с Вовычем нас сблизила ненависть. То есть и любовь, конечно, но ненависть все-таки в большей степени. Потому что оба мы любили Олечку Нахапетову и ненавидели ос. Вовкины осы обитали на даче, мои умудрились свить гнездо на балконе. Наглость, согласитесь! Прямо на родном балконе, на котором я в одних трусах любил позагорать и поваляться с книжкой. Там у нас полка такая высокая была, а на ней всякий строительный хлам — обои, пенопласт, доски. Из-за этих залежей мы и не разглядели появления осиного домика. Я игрушку какую-то искал, встал на табурет и нечаянно ткнул палкой в самое логово. Ох, они и взвились! От гудения у меня чуть обморок не приключился. А когда три или четыре осы влепили мне по укусу, я кубарем скатился с табурета и с воплем ворвался в квартиру. Тут и мама ничего не могла поделать. Только и успела, что закрыть окна и форточки. А вечером подъехал отец и, натянув зимнее пальто, варежки и ушанку, отправился воевать с осами на балкон. Его, кстати, эти полосатые звери тоже несколько раз тяпнули. Но в итоге мы все-таки победили, и гнездо было ликвидировано.
Словом, осиное племя мы с Вовычем оба недолюбливали, а много ли надо малолеткам для дружбы?
— Пчелы хоть мед добывают! — фыркал Вовыч.
— А эти только кусаются. И на помойках что попало подбирают.
— А еще ненавижу военные марши! — добавлял собеседник. — На парадах стоишь, слушаешь, как дурак. Мы ведь не слушать пришли, а танки смотреть!
— Ну… И песни еще… Где имена женские — тоже отстой, — подливал я масла в огонь. — Типа, Марина-Акулина-Константина…
— Константина — это ж это… — хмурился Вовыч. — Мужское же…
— Ну я, типа, для рифмы. Противно, когда не могут нормальных стихов придумать — вот и ноют про Наташ да Клаш.
— Ага. Я такие песенчушки тоже не люблю. Даже презираю…
Слово «презираю» меня тогда прямо добило. Это было пилотажем! Высшим. Сам-то я в ту пору еще никого не успел попрезирать. Как-то не додумался, что ли. Так что рука моя непроизвольно дернулась Вовычу навстречу.
— И слабаков презираю, — он с сомнением посмотрел на мою пятерню. — Особенно, когда не умеют драться.
— Да трусы, чего с ними водиться, — кивнул я, и наши исчерканные ладони слились в крепком мужском рукопожатии.
— Вовыч.