Книга Пусть шарик летит - Айвен Саутолл

Джон уже не спал, но и не вполне проснулся. Мысли его бродили где-то между сном и явью. Будто он на реке. Лодка лениво скользит вдоль берега, мимо водоворотов, ему хорошо, и не важно — спит он или уже перешагнул в наступивший день. Что-то в этом дне его тревожило. Словно тень какая-то нависла. Не хотел он об этом думать. И вдруг все изменилось. Сонные мысли рассеялись. Разбежались, как вспугнутые кошки на заднем дворе. Ему это сравнение понравилось — «как вспугнутые кошки». Обязательно вставит его в одно из школьных сочинений.

Теперь он уже точно проснулся, но продолжал лежать, уткнувшись лицом в подушку и все еще не решив, пора открывать глаза или поваляться еще с сомкнутыми веками.

Он часто пробовал смотреть сквозь сомкнутые веки, но удавалось это лишь иногда — при очень ярком свете. Тогда ему открывался раскаленный докрасна, светящийся, бесформенный мир. И, как в капле воды под микроскопом, в нем было множество таинственных крошечных существ. Словно сам он внутри солнца и нет ни верха, ни низа, нельзя пойти ни направо, ни налево, ни вглубь, ни наружу.

Однажды в саду он очень долго барахтался в этом раскаленном докрасна мире (может — пять, может — десять минут), стараясь вырваться из него ощупью, пока мама не закричала из дома: «Джон Самнер! Что ты там вытворяешь? Ты же будешь весь в синяках и ссадинах».

Но этим утром мир не казался горячим и красным. Он был черным, словно его заперли в ящик, наполненный странными и непонятными звуками. Джон сосредоточился на этих звуках. Расслышать их как следует он не мог, потому что одно ухо все еще утопало в подушке. А открывать глаза пока не хотелось: посмотрев, можно испортить всю игру, особенно сейчас, когда еще не ясно, какой она будет. Надо дать себе время, чтобы план созрел. Иногда игра получалась, а иногда нет.

Он осторожно повернулся на спину (дурацкая кровать, как всегда, заскрипела) и изо всех сил прижал ладони к матрасу. Напрягся всем телом — это помогает расслышать невидимый мир. К тому же это идеальное положение, чтобы прыжком выскочить из постели. А когда Джон Клемент Самнер выпрыгивает из постели, то делает это с легкостью газели.

«Да ты мировой парень! — говорили ребята. — Ты все можешь!» Даже подпрыгивать в воздух из положения на спине. Напрячь все силы, изогнуться — и вверх. Но сейчас не время для гимнастики, хотя очень скоро что-то должно произойти. Джон это чувствовал. Напряжение нарастало. Все в нем стягивалось в тугой узел. И была уверенность, что вот-вот появится потрясающая идея.

Мало-помалу стали различаться отдельные звуки. Он еще сильнее зажмурился. Многие так слушают музыку. За окном на разные голоса пищали насекомые и щебетали птицы: попугаи, скворцы и сороки. Устроили немыслимый гам. Особенно разошлись попугаи — пронзительно кричали и щелкали клювами, как старухи, перебирающие спицами. Где-то неподалеку кололи дрова. Это, конечно, Сисси[1] Парслоу — только у них сохранилась старомодная кухонная печка. Просто доисторическая. Парслоу тратили деньги на новые автомашины, и на печку не оставалось. Где-то заливались собаки. Одна, две, три. Это дурацкие карликовые терьеры Перси Маллена. Глупые собачонки, как игрушечные. Слышались еще какие-то царапающие звуки. Может — люди, может — животные. На ветер не похоже.

Если особенно не прислушиваться, все вокруг кажется спокойным и мирным. Но стоит напрячься, и все наполнится разными звуками. Очень странными звуками, очень необычными. Он даже сам боялся, что воображение может унести его слишком далеко. Мама постоянно причитала: «Доконаешь ты меня своим воображением, Джон Клемент Самнер».

Джон поежился, сел и почти против воли открыл глаза. Было такое чувство, что игра кончилась, что сегодняшний день не для игры — он настоящий, и над ним нависла какая-то тень.

За окном ярко светило солнце, а шторы выглядели как-то странно. Они вздувались, словно за ними кто-то стоял. Внимание, Джон Клемент, никого там нет. Конечно, нет. Но шторы двигались в тех местах, где полагалось быть коленям и локтям, словно тот, кто за ними стоял, устало переминался с ноги на ногу.

Зрачки у Джона сузились, он занервничал и быстро перевел взгляд на шкаф. Дверца приоткрыта, а ей полагалось быть плотно затворенной. На ночь ее всегда закрывали. Никогда он не спал с распахнутой дверцей шкафа.

Воображение это или в самом деле? Он уже не был уверен.

Да не мог он оставить шкаф открытым!

А может, в комнате вор? Может, в самом деле кто-то прячется за шторами у стены? Чудеса! Может, он вспугнул вора, когда перевернулся на спину и уперся руками в матрас? Может, движение за шторами означало не усталость, а поспешность, с какой там спрятался вор?

По спине у него пробежали мурашки. В голове совершенная пустота. Он не мог вспомнить, как все началось, сам он все придумал или нет. Просто жуть, что мысли могут вот так исчезнуть, прямо как вода из раковины. В мозгу проносились какие-то обрывки, и он не мог их никак связать, чтобы оправдать присутствие вора в комнате. Что ему могло понадобиться? Модель яхты? Его работа о сырах? Десятитомная энциклопедия? Все на своих местах. Никто ни к чему не прикасался.

Мысли его перенеслись на мистера Маклеода. Это его тень обещала испортить день. Ну да, Маклеод. Этот ужасный человек, который никогда не снимает шляпу. Даже в доме. Может, он под ней рога прячет? Сущий дьявол этот мистер Роберт Маклеод, и, верно, это его дьявольские проделки. Ужасный тип. Он то стращает, то подлизывается. Этакий мучитель, заставляющий других выполнять свою черную работу. Жуткий подхалим, простодушно и доверительно рассказывающий о каких-то невидимых вещах, хотя все его выдумки — сущий бред.

Он не хотел больше думать о Маклеоде. Хотел оторвать взгляд от штор, но они его словно приковали. Очень странно и очень тревожно. Там кто-то стоял, в этом он был уверен, по ног внизу не было. Не было ног!

Солнце уже ярко светило, и на шторах должна была быть тень. Тени не было… Не мог же пришелец улизнуть. Москитная сетка на месте, она преградила бы ему путь, а выставить ее можно лишь снаружи.

Ног не было, потому что не было тени. Вот и весь секрет. Но люди-невидимки, даже если это Маклеод и его подручные, — это уж слишком. «Существуют невидимые вещи, мой мальчик, — говорил Маклеод, — невидимые».

Ему оставалось только наблюдать и обливаться потом. Наконец он оторвал взгляд от штор и стал переводить его с предмета на предмет, ища, чем бы огреть пришельца. Удочка, груз для закрепления двери, старая узловатая палка для ходьбы, доставшаяся ему от бабушки. («Зачем она мне!» — взвыл он тогда.)

Поиски подходящего орудия вызвали в нем дрожь, и он не мог ее остановить. Да разве не был Джон Клемент Самнер самым ловким мальчишкой в поселке? Разве не мог он перегнать кого угодно и побороть многих? На веревке он раскачивался, как обезьяна (у всех дух захватывало), мог на велосипеде въехать даже на вершину огромного холма, того, что рядом с домом Гиффордов. Ни один мальчишка в поселке не поднимался и до середины.