Книга Дети Индии - Прем Чанд

уродилось ни зерна. Если бы деньги были, разве я не уплатил бы аренду? Вот он и грозится срубить это дерево, которое еще мой отец посадил своими руками! Да, уж если приходится все это терпеть, значит все на свете переменилось… Я весь свой век в армии служил, сынок, многое повидал, понюхал пороху… А он что знает, да и откуда он заявился, этот тхакур. Эх, была бы сила — показал бы я ему!.. Дал бы ему разок!.. Я даже большим господам никогда не позволял себя обижать. А он кто? Холуй у большого тхакура! Начнись, к примеру, сейчас пальба — только его и видали, сразу спрячется под юбкой у жены. А я никогда ничего не боялся, прямо на пушку шел. Но времена меняются, сынок. Другой человек никогда и пушки-то не видал, а он и бахаду́р[22], он и тхакур. Этот герой все орет на меня: «Давай деньги, не то срублю дерево!» Посмотрим, как ты его срубишь! Хоть я и стар, но за себя еще постою. Вот возьму саблю… Да, сынок, видно, смерть не за горами. Из стольких сражений я живой воротился, — пусть здесь тоже будет сражение. Но только, пока я жив, никто не тронет ни одной ветки. Для него деньги дороже жизни, но бог свидетель, — что я могу сделать, если у меня их нет? Нет, не буду я сидеть спокойно и глядеть, как рубят отцовское дерево.

— Дядя, — беззаботно сказал Те́джа, — что толку от разговоров? Хотят срубить — ну и пусть рубят. Какая тебе польза от этого дерева? Деревья ведь всегда рубят.

Манохар Синх рассердился:

— Мал ты еще и ничего не понимаешь! Это дерево не простое. Оно мне точно брат родной. Да я его и считаю своим братом. Ведь его своими руками посадил мой отец. С этим деревом мы подружились еще тогда, когда я был меньше тебя. Сколько лет я играл на нем, сколько лет ел его сладкие плоды! А зубы — так до сих пор чищу этими ветками. В деревне много деревьев, но, клянусь, я никогда в жизни по чужим деревьям не лазил. Какая нужда лазить по чужим деревьям, если у самого твоего дома стоит такой красавец! Да ветки от других деревьев и не такие приятные для зубов…

— Дядя Манохар, а если не отдашь деньги, они обязательно срубят? — спросил Теджа.

— Бог свидетель, сынок: были бы у меня деньги, я разве стал бы спорить! — со вздохом продолжал Манохар. — Но что поделаешь: нету денег-то. И продать нечего. Самому невесело от этого. Всю деревню обошел — никто не дает взаймы. Ну что тут делать? Правду говорю, сынок: большое горе будет для меня, если срубят дерево, черными станут мои последние дни. До сих пор я и забот не знал — был сыт, молился богу, — а сейчас горе будет мне, великое горе.

Глаза старого Манохара Синха наполнились слезами.

Увидев, как расстроен старый Манохар, Теджа тоже очень огорчился. Мальчик был сыном богатого крестьянина, ежегодно засевавшего полторы-две сотни би́гхов[23] земли. Манохара Синха Теджа всегда звал дядей.

— Дядя Манохар, а отцу ты говорил? — спросил Теджа.

— Всем говорил, сынок. Отец-то твой сейчас большой человек стал. Разве станет он слушать, что ему говорит такой бедняк, как я? Было время, когда он дневал и ночевал у меня. Если дома у них была ссора, он всегда прибегал ко мне, да так дня по три и жил. Да… А теперь загордился твой отец, нос воротит… Потому и говорю я — меняются времена…

— А сколько надо денег, чтобы спасти дерево?

— Двадцать пять рупий.

— Двадцать пять рупий — это много, дядя?

— Если их нет, то много. А если б были, так и не так уж много.

— Если бы надо было рупий пять — десять, я бы уж где-нибудь для тебя достал.

— Да хранит тебя бог, сынок! Ты хоть словом помог старику, а люди и этого не сделали. Ну что ж, посмотрим. Пока я жив, никто не тронет это дерево!..

3

Неделя прошла, но Манохар Синх так и не достал денег. Он понимал, что теперь трудно будет спасти дерево, однако твердо решил, что никому не позволит срубить его. Теперь он проводил все дни, лежа под деревом с начищенной саблей у изголовья.

На восьмой день после полудня Шивапал Синх позвал к себе Манохара Синха. Старик с саблей у пояса, по-солдатски выпятив грудь, предстал перед тхакуром.

Однако бравый вид старика только рассмешил Шивапала Синха и его свиту.

— Ну что же, Манохар Синх, — заговорил тхакур, — неделя прошла, и дерево теперь принадлежит мне. Сейчас я прикажу срубить его.

— Ваша власть! — Голос старика звучал твердо. — Были бы у меня деньги, я отдал бы в тот же час. И сейчас, если найду, сразу отдам. Я служил в армии и обманывать не приучен.

— Все это так, но дерево твое мы все-таки срубим.

— Мне сказать нечего. Что хотите, то и делайте, — и Манохар Синх удалился так же величественно, как и пришел, гордо выпятив грудь и твердо ставя ногу.

Придя домой, он снова уселся на кровать под деревом.

Вечером, увидя, что несколько человек с топорами в руках направляются к его хижине, старик вынул саблю из ножен и, став перед деревом, прокричал:

— Берегись! Если чей-нибудь топор коснется дерева, убью, себя не пожалею!

Рабочие, услыхав крик старика и увидев саблю, разбежались.

Когда весть об этом дошла до Шивапала Синха, он сначала смеялся до слез, но потом рассердился и даже покраснел от злости.

— Этого еще не хватало! Дерево теперь мое: хочу — срублю, хочу — оставлю. Кто он такой? Идите за мной. Посмотрим, что он сделает!

Прихватив с собой рабочих и двух молодцов с дубинками, тхакур двинулся к хижине старика. Заметив их приближение, старик снова обнажил саблю.

— В чем дело, Манохар? — проговорил Шивапал Синх, подходя к нему.

— Пока я жив, — твердо отвечал Манохар Синх, — никто не тронет это дерево. Я знаю, что теперь оно принадлежит вам, но я не могу дать его срубить.

— А я не соглашусь оставить его.

— Господин тхакур, — решительно заявил Манохар, — вы, конечно, можете приказать срубить это дерево, но я, пока жив, буду защищать его.

— Вы что стоите? — закричал тхакур своим людям. — Хватайте старика и принимайтесь за дерево!

Но в это время к старику подбежал Теджа и сунул ему в руку деньги.

— Бери, дядя Манохар, — сказал он, — теперь твое дерево не