Книга Абраша - Александр Яблонский

Засыпая, она видела хорошие сны. Николенька маленький сидит на коленях, играет ее спадающей прядью волос, Батюшка вынимает свою традиционную чекушку, начинается неторопливая задушевная беседа – Саня довольно улыбается, обнимая ее – он не знал, что Сергей Александрович как-то признался ей в любви, а может, и знал… догадывался… впрочем, ей многие признавались в любви. Старик Савченко, поглаживая бритую черепушку, смеется, узнав об ее отъезде в Ленинград – с тебя, детка, магарыч… Хрустит под ногами поздний первый снег, выпавший только перед Рождеством и пахнущий яблоками, они бродят по Александринскому садику, Николенька сладко спит, причмокивая… Нина Чавчавадзе смотрит на нее, улыбается, зовет… «Пиши мне чаще, ангел мой, Ниноби».

* * *

– Глянь, Толян!

– Чё?

– Через плечо…

– Ну?

– Так она срать уселась!

– У-у, ссука…

– Эй, ты, я сейчас твоей собаке все яйца отобью!

– Ребята, я уберу за ним!

– Ты, марамой сраный, языком своим ёбаным подлижешь!

– Так чё ты базаришь, Толян, дай я ему по шнобелю захуячу!

– Мочить вас всех пархатых надо!

– Эге, в сортире, бля…

– Ну, получай, козёл!

– Не смей трогать собаку!

– Ну, всё, бля, держи…

* * *

Не было крови Сына Божия на руках иудеев. Что бы ни писали отцы Церкви, начиная с Иоанна Златоуста, Иешуа они не арестовывали, не судили и не казнили. Арест висел над Спасителем до и помимо воли Синедриона, Первосвященников, иудеев. Была ли религиозная элита заинтересована в «исчезновении» Иисуса с религиозного и политического горизонта или, хотя бы, в его дискредитации? – Да! Сотрудничали ли власти Иерусалима с римской администрацией? – Да! Были ли они инициаторами и исполнителями Трагедии? – Нет! Иисус был предан смерти римлянами. Почему? Почему столько уникальной несовместимости между деталями Новозаветной трагедии и незыблемыми Законом и традициями иудеев? Возможны три ответа.

Первый – это была банальная судебная ошибка, когда мирного проповедника, пацифиста, как мы бы назвали его сегодня, приняли за бунтовщика, равно как и Варавву и двух других разбойников. Lestes – так именуются по-гречески и Иисус, и Варавва, и двое других, то есть разбойники или мятежники, что одно и тоже – lestes. Иисуса приняли за мятежника.

Второй – наиболее вероятный. Иудейская элита попыталась спасти Учителя, – хоть и заблудшего, по их мнению, но «ближнего своего», – опередить – пусть в ночное, субботнее, предпраздничное время, – предвосхитить арест римлянами, склонить Его, если не отречься от своего предназначения – « заклинаю Тебя Богом Живым, скажи нам Ты не Христос, Сын Божий» , – то хотя бы смягчить свою убежденность, найти лжесвидетелей, кои своими показаниями дискредитировали бы обвинения Рима. Не получилось – отсюда и разрывание одежд и побои, как это ни странно: так бьют прилюдно и демонстративно детей, чтобы отвратить более суровое наказание. Отсюда и надругательства во дворе претории: каждый римлянин должен был показать свою наивысшую лояльность к Императору. Отсюда все вопиющие нарушения иудейского правосознания.

Третий – самый важный, ибо первые два – слишком заземлены, слишком бытово принижены для понимания великого Божественного Акта. Иисус провоцировал Рим, утверждая: «Я есть Царь иудейский, Царство мое не от мира сего», может, неосознанно, а может, понимая эту провокацию, как физический, бытовой повод выполнить свое Божественное предназначение – принести Себя в жертву во искупление грехов человеческих? Может, эти странные на первый, обыденный взгляд поступки Иисуса и перед Синедрионом, обезоруживавшие иудейских ученых мужей в попытках спасти Христа, и затем перед Понтием Пилатом, не оставляющие ему выбора, были лишь видимыми, тварно осязаемыми воплощениями Божественного Замысла – послать миру Сына Своего – Богочеловека – Иисуса Христа? И в этом случае Иуда выполнял волю Божию, и он – этот ненавидимый веками ученик Его – еще один «Оболганный», еще один – может, главный и необходимый участник этой трагедии, без добровольной помощи которого невозможно было претворение Замысла Божия?! И жертва Иуды, обесчестившего себя в веках, была равновелика жертве Учителя, ибо казнь его – Иуды длится тысячелетия, и не видно ей конца?! – Крамольно звучит, но ведь не нелепо. Всё есть воплощения Замысла Божия. И народ Израилев – воистину Избранный Богом народ, ибо ему было даровано дать Спасителя и претворить Замысел Его, детализировать его, распределив «роли» между Каиафой, Иудой, Левием Матфеем, толпой, Иерушалаимом…

* * *

...

УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области.

Пятое Управление.

Аналитический отдел.

Дело №…/… « Лингвиста ».

Совершенно секретно.

В одном экземпляре.

В дополнение к последнему донесению. Во время приведенного выше разговора об антисемитизме и командных местах в государстве («титульная нация» или «достойнейшие») « Лингвист », бывший в сильном подпитии, сказал: почему «они», то есть руководители партии и правительства, так боятся евреев. Не любят, это понятно. – Они никого не любят, добавила « Морозова », более всего русских – бросил реплику « Лесник » – довели до повального пьянства и скотского состояния нищеты. – Это верно, поддержал «Л.», но почему боятся? – Имеют сверхдальние ракеты, сверхмощное ядерное оружие, огромную армию и невиданный по размеру и размаху деятельности аппарат политического сыска плюс воспитали население так, что каждый второй стучит – стучали друг на друга всегда – поправила « М .» – это в характере нации – хорошо, не унимался « Л .» – казалось бы, чего бояться. Ан нет – боятся. Мацу на границе конфисковали, сослуживец рассказал – родственники к Пейсах прислали. Так «эти» испугались то ли подъема национального движения евреев, то ли своей тени – и конфисковали. Этого не может быть, возразил « Лесник », все-таки там не такие тупые люди – «такие, именно такие», хором перебили хозяева дома. Самого слова «еврей» боятся. « Лесник ».

* * *

Последние полгода пронеслись совершенно незаметно и уж слишком удачно – Кока даже заволновался: не слишком ли много неуравновешенного позитива, не есть ли это искушение судьбы, не аукнется ли? Действительно, казалось, что лимит радостных событий неисчерпаем.

Во-первых, Ириша успешно предзащитилась. Толковых замечаний по существу, мелочных придирок, стилистических и композиционных правок и дельных советов было много, да она и сама видела огрехи в работе, но принципиальных возражений не было; более того, сам Сигизмунд Натанович похвалил. «Я стар, но еще ядовит», писал о себе Бунин – так это о Натаныче: совсем старенький, еле ходит с палочкой, но на зуб ему не попадайся. Иногда казалось, что он знает всё – и не только в своей исторической науке, но даже автора любой оперы или фамилии игроков в НХЛ, что он, кстати, однажды продемонстрировал. Ира полагала, что человек с такой энциклопедической эрудицией должен отличаться терпимостью к естественным пробелам знаний у других, но Натаныч был въедлив и беспощаден, особенно, когда речь шла об узко профессиональных проблемах. Так что его скупая похвала на предзащите: «В целом работа Владзиевской может быть признана успешной… после доработки, конечно» – стоила дороже всех хвалебных слов коллег. Да и Окунь сидел и довольно улыбался, поглаживая шкиперскую бороденку.