Книга Дикий фраер - Сергей Донской

– Убери Алену эту, – распорядился Петр.

Видеомагнитофон послушно выключился. На телеэкране возник черно-белый стадион, набитый истошно вопящей публикой. На сцене посреди поля перемещались крошечные фигурки музыкантов, похожих издали на жучков.

– Вот тебе и чемоданчик с баксами! – резюмировал Мамонтов, приглушив звук. При этом он крякнул так раздосадованно, как будто втайне надеялся, что при повторном просмотре сюжета финал окажется иным.

– Разве в них дело? – тоскливо спросил Петр. – В баксах?

– А в чем? – удивился Мамонтов. – В девке этой брехливой? Так ты плюнь и забудь! Жизнь ее теперь сама накажет. Тебе же лучше: не придется руки об нее марать. Радуйся, герой. Все путем!

– Она не девка! – яростно крикнул Петр. – Еще раз назовешь ее так и навсегда здесь сидеть останешься, как твои охраннички! Советчик выискался! Чему я должен радоваться?! – орал он, до предела напрягая надсаженное горло. – Чему? Я ведь любил ее!.. Люблю!..

Петр внезапно успокоился, взял себя в руки. Он и так порядком подрастерял силы в застенках, не время было тратить их понапрасну.

– Что они поют, знаешь? – Он кивнул на экран, где надрывались у микрофонов симпатичные пацаны с гитарами. – Что за «кинь бабе лом»?

– «Can't buy me love», – услужливо пояснил Мамонтов на некачественном английском языке, ненавидя себя за подобострастный тон. – Песня моего детства. В ней поется, что любовь, мол, не купишь, а потому деньги и на хрен не упали.

– А сам ты как полагаешь?

– Я? – удивился Мамонтов.

– Можешь не отвечать, – махнул на него рукой Петр. – С тобой и так все ясно. И гитаристов этих выруби. Сами небось деньги на сцене зашибали, а туда же…

Экран погас, и он подумал, что мрак, который скопился у него в душе, потемнее будет. Сплошной. Непроглядный. Одна-единственная искорка там слабо мерцала, как случайная звезда в черном небе, и звалась она просто: Элька. Нельзя было дать ей погаснуть, никак нельзя. Иначе только потемки и останутся.

Мамонтов поглядывал на него издали, сочувственно сипя легкими, которые иногда производили звуки, похожие на всхлипы прохудившейся гармошки. Что-то в нем неладное творилось, неясное что-то просыпалось, смутное, как детские воспоминания, в которых мальчик Саша однажды подарил папино пальто безногому инвалиду. Он ловил себя на мысли, что ему хочется перебраться на скамейку, поближе к Петру, сесть рядышком с этим большим сильным парнем и закручиниться точно так же. Поискав слова утешения, он так ничего путного и не придумал, а потому предложил:

– Слышь, я ведь денег могу тебе дать, если хочешь. Моральный ущерб и все такое. Штуки две… даже три… Но ты ведь гордый, а? Откажешься?

– Гордый, – подтвердил Петр, вскинув голову. – А деньги все-таки возьму, если не шутишь. Мне теперь много надо. Эльку искать стану. Может, помочь ей как-то удастся…

Мамонтов посмотрел на него с изумлением и произнес, сокрушенно качая головой:

– Глупо ведь! Ох и глупость же ты затеял!

Неясно было только, чего больше в его тоне: осуждения или уважения.

А Петр все же успел незаметно проронить свои две слезинки. И не собирался поворачиваться к заложнику раньше, чем они полностью высохнут на глазах.

* * *

В опустевшей камере остались только мертвецы. Живые охранники затаились где-то впереди, их не было ни видно, ни слышно, но Петр ощущал их присутствие кожей, нутром, как крыс, которых всегда чуял за версту.

Четвероногих крыс он, честно говоря, побаивался. Двуногих – нет.

За поясом у Петра торчал пистолет со звездочками, вытисненными на рифленой рукоятке. Куртка нараспашку, доставай пистолет и стреляй, если кто на пути встанет.

В каждом боковом кармане куртки по большущей гранате. На вид – пузатые импортные бутылки с длинными горлышками, но та смесь, которыми они были начинены, людей должна была валить с ног похлеще любого заморского пойла. Дергаешь колечко, внутри щелкает хитрая пружина, заставляя ударник пристукнуть по пистону. Тут и загорается огнепроводный шнур, шипя, вспыхивает окись свинца и пентолит. Главное, не забыть гранату с выдернутой чекой вовремя подальше швырнуть.

Обе руки Петра были заняты ручным пулеметом, ствол которого почти упирался в спину бредущего впереди Мамонтова. Петр разобрался с этим агрегатом довольно быстро. В металлической коробке свернулись змеями две соединенные ленты, на сотню патронов каждая. Достаточно было сунуть конец одной ленты в приемник, опустить крышку коробки и флажковый предохранитель. Все это Петр уже проделал. Теперь нес пулемет перед собой и смотрел на Черныша, мающегося в конце коридора.

– Ложись-ка на пол, – предложил он Мамонтову, когда до начальника охраны осталось метров семь, не больше. – Штука мне незнакомая, не знаю, как себя поведет. А опробовать надо… Надо? – спросил он, повысив голос, у Черныша, которого спустили в подвал по распоряжению шефа.

– Нет никакой необходимости, – быстро ответил тот. – Пулемет пристрелянный, безотказный. Полторы минуты непрерывного огня.

– Так много не понадобится, – пообещал Петр, перехватив тяжелое оружие поудобнее. – Секунд десять постреляю и хватит.

– В ме..? В ме..?

– Мэ-э! – передразнил его Петр.

Пулемет завибрировал, загрохотал, притворяясь, что хочет вырваться из стиснувших его рук, а на самом деле радостно подчиняясь малейшему их движению. Черныш что-то кричал, но голос его утонул в шуме, как слабый крик чайки, заглушенный штормовым шквалом. Не меньше двадцати пуль выпустил Петр перед собой. А когда перестал жать на гашетку, потряс оглохшей головой и прищурил глаза, разъедаемые пороховой гарью.

Он выстроил выпущенную очередь так, как и собирался: аккуратной аркой от левой стены до правой, над самой маковкой Черныша. Только тот уже не стоял, а валялся на полу, с головы до ног обсыпанный штукатуркой, как мельник мукой. Этой самой штукатурки выворотило из стены что-то около ведра. Когда это крошево летело в Черныша, он, видать, принимал каждый камешек за пулю, и теперь от него тянулся густой запах, теплый, как пороховой дым, но гораздо более вонючий.

– Вставай, – буркнул Петр. – Не ты! – сердито прикрикнул он на Черныша, приподнявшегося на четвереньки. – Ты и дальше валяйся в своем говне! Ты вставай! – это адресовалось Мамонтову, как и пинок в толстую ляжку.

Мамонтов поспешно вскочил. Черныш так же поспешно упал. Дегтярев В.А. знал толк в дрессуре человеческих особей.

Миновав провонявшего начальника охраны, Петр заставил Мамонтова остановиться у лестницы, ведущей наверх, и прислушался. Там было слишком тихо, чтобы этой тишине можно было доверять.

– Бойцы у тебя дисциплинированные? – спросил Петр у Мамонтова. – Выполнили приказ попрятаться по щелям и норам?

– Должны. – Это прозвучало не очень уверенно.