Книга Сын - Филипп Майер

– Джинни, – кивнула она в сторону вакерос, – они едят то же, что и мы.

Книга вышла, а позже по ней сняли фильм с Джеймсом Дином в главной роли. Сплошное передергивание, получился настоящий шарж. Техасцы выставлены клоунами, на которых случайно обрушилось богатство, а штат – просто заповедник безмозглых магнатов.

Но многим нефтепромышленникам понравилось. Они принялись демонстративно изображать «южные манеры», швыряя серебряные монеты из окон лимузинов, принимать ванны из шампанского за двести тысяч долларов. Наверное, так бывало и прежде. Когда Буффало Билл устраивал свои шоу, еще и границы толком не существовало, а Полковник всегда жаловался, вспоминая, как его ковбои начали читать романы про ковбоев. При этом они утратили нечто важное и подлинное – книгу собственной жизни.

Джонсон проиграл, недобрав несколько сотен голосов, однако все равно стал сенатором, и Джинни ждала его звонка. Он навестил Мерчисонов, Каллена, Брауна и Ханта. Мало к кому он не заглянул. Сэм Рэйберн стал спикером Палаты представителей; Рэйберн и Джонсон были единственными, кто удерживал янки от упразднения скидки на истощение ресурсов. Как позже им понадобятся республиканцы в Конгрессе, так нефтепромышленникам того времени нужны были демократы Джонсон и Рэйберн, и они щедро жертвовали, чтобы сохранить текущее положение дел.

Все они ушли: Хэнк, Джонсон, Рэйберн, Коук Стивенсон, Мерчисон, Каллен и Хант… скоро и она присоединится к ним. Наверное, она должна быть рада: почти все, кого она знала, уже перебрались в мир иной. Но ей вовсе не радостно. Уходить во тьму, из которой нет возврата. И какая разница, что остальные оказались там еще раньше.

Да, она никудышная христианка. В этом проблема. У истинно верующих есть надежды, планы, они мечтают о многом, чего не смогли обрести в этом мире, – деньги, счастье, второй шанс, – но у нее либо уже было все это, либо ей это ни к чему. Она всегда считала величайшим даром свою способность видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Осознавать разницу между стремлениями и реальностью. А реальность заключается в том, что ее жизнь закончится, как закончилась жизнь Хэнка. Они никогда больше не встретятся: то, что составляло суть Хэнка, прекратилось в момент его смерти. Теперь говорят, что все эти штуки со светом в конце тоннеля – всего лишь очередные иллюзии наших нейронов. Существует только тело. Она, конечно, надеялась, что докажут обратное, но маловероятно.

Она разглядывала старинную резную мебель, высокие потолки и бревна, горящие холодным пламенем. Это, наверное, чистилище. Она не прочь остаться здесь навеки, погруженная в приятные воспоминания. Прикрыла глаза, перенеслась в Вашингтон, в гости к Джонасу. Он хотел представить ее кому-то, и они весь день провели на его катере в Чизпик-Бэй.

На загорелых ногах не видно никаких набухших вен. Она в бело-желтом сарафане сидит в роскошном моторном катере; Джонас за штурвалом, а какой-то бледный, обгоревший на солнце тип флиртует с ней. Приятно. Дома она такого себе не позволяет, но здесь, в море, под голубым нежарким небом, у прохладной чистой воды – почему бы нет.

Впервые за целый год она без детей. Хотя уже носит следующего. Бенджамина, вероятно. Впрочем, милому собеседнику она об этом не сообщает, а сам он не догадывается. Маленький, пухлый, полная противоположность Хэнку, но забавный, ей нравится. Возможно, просто потому, что к ней относились с уважением. Здешние женщины по-прежнему знали свое место, но это место было гораздо более значительным, чем в Техасе. Янки, может, и забудет придержать дверь, но при этом заодно забудет (или хотя бы сделает вид), что является более важной фигурой. Ей так представлялось.

Потом что-то произошло между Джонасом и этим мужчиной, он обернулся к ней, уже не улыбаясь.

– Ужасно не хочется заниматься делами, Джинни, но, боюсь, нашего рулевого, – показал он на Джонаса, – бизнес призывает обратно в город.

Джинни пожала плечами, будто ей безразлично, хотя на самом деле предпочла бы провести весь день на воде, вдали от детей и телефона.

– Что вам известно о Мохаммеде Мосаддыке?[113]– спросил он.

– Думаю, с ним следует держать ухо востро.

– А что, если я скажу вам, что он недолго останется у власти?

Она подумала, что много чего могла бы сказать в ответ, но предпочла промолчать. Хорошо, что Хэнка нет рядом.

– Англо-иранцы вернут себе то, что потеряли, – продолжал он. – Но теперь все будет иначе. Времена изменились.

Она сделала глоток из бокала.

– Основная доля достанется ведущим компаниям, но сейчас мы пытаемся создать коалицию добровольцев. Нам нужны люди, у которых в распоряжении имеются ресурсы, доступные в любой момент.

– Потому что, если вы отдадите все главным компаниям, это будет выглядеть некрасиво.

– Совершенно верно. Это Америка. Нам нравится выискивать маленького человека. – Он окинул взглядом окрестности. – Прекрасный день, не правда ли?

Хэнк начал бы выжимать информацию о суммах, процентах, но это неверный подход; нужно просто согласиться и довериться этому человеку и Джонасу.

– Мы возьмем столько, сколько вы сможете нам дать, – сказала она. Можно было бы спросить о временных рамках, но это еще хуже, чем спрашивать о размерах доли. Все-таки какое облегчение, что Хэнка с ними нет.

– Вы знаете СЕДКО?[114]

– Я знакома с Биллом Клементсом.

– Свяжитесь с ним, когда вернетесь в Техас. Скажите, что от меня.

Джонас направил катер в сторону Аннаполиса; Джинни и ее собеседник заговорили о другом. Их колени соприкоснулись, потом еще раз. Она ждала, что по возвращении в порт он пригласит ее выпить, и уже решила, что откажет. Он не пригласил, что ее очень задело. Разумеется, все к лучшему. Из отеля она позвонила Хэнку и коротко, не вдаваясь в детали, сообщила, что необходимо высвободить как можно больше наличных. Они оба привыкли к подобному сти лю, оба знали, что не следует обсуждать подробности по телефону.

К тому моменту стало ясно, что на ближайшие десятилетия будущее создается по ту сторону океана. Первую скважину пробурили в Ираке в 1927-м, когда страна еще называлась Месопотамией, и она производила девяносто пять тысяч баррелей в день. Крупная техасская скважина даже тогда давала не больше пятисот, в лучшем случае – тысячу, и все понимали, что это лишь вопрос времени. Настоящая нефть хранится в Персидском заливе. Если бы в Ираке нашли нефть лет на десять-двенадцать раньше, Османская империя ни за что бы не пала. И сейчас мир был бы совсем иным.

К 1950-му нефтедобыча в Техасе стала сомнительным бизнесом. Затраты колоссальные, скважины дают все меньше, и даже если вы сумели отыскать нефть, нет никаких гарантий, что вам разрешат ее добывать. Правительство готовилось к войне с Россией, им нужны были нетронутые запасы, а лучший способ сохранить нефть – оставить ее там, где нашли. Стратегические резервы, так они это называли. Для правительства, может быть, и хорошо, но очень плохо для нефтепромышленников.