Книга Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Манера людей одеваться тоже казалась мне странной. Мой брат был прав, когда сказал: «В Израиле одеваются иначе». На первый взгляд многие кажутся одетыми неряшливо, особенно мужчины, часто позволяющие себе показываться на улице с обнаженной грудью и в сползших ниже живота джинсах. При этом они еще любят наклоняться и копаться в моторах своих машин, и тогда прохожие могут увидеть намного больше того, что они хотели бы видеть.

Женщины носят в основном брюки, чаще всего джинсы. С течением лет одежда женщин становится все более облегающей и открытой, даже одежда маленьких девочек. Платья и костюмы нерелигиозные люди надевают только в честь особых событий.

Я не нахожу никакой красоты в джинсах, в моих глазах это рабочая одежда. Шумиха вокруг дорогих фирменных джинсов кажется мне глупой; понятие «фирменных изделий», которые дороже «обычных» раза в три, было и осталось мне совершенно чуждым.

Поскольку я не хотела отличаться от других женщин, то купила себе брюки (не джинсы!). Переход к ношению брюк был для меня нелегким, понадобилось время, чтобы привыкнуть. Я чувствовала себя обнаженной, ведь при ношении брюк видны все линии тела. Чтобы ослабить это ощущение, я купила несколько широких блуз, своего рода туник, для прикрытия «проблематичных» мест фигуры. (Теперь я, можно сказать, «из брюк не вылезаю»).

Отношение израильских мужчин ко мне оказалось неприятной неожиданностью. Почти всюду, где я должна была представлять свои документы, чиновники, видя, что я не замужем, начинали заигрывать со мной. Один служащий с почты, где я получала посылку, шел за мной до места моей работы. Водители такси нередко не давали мне выйти из машины и уговаривали «пойти выпить с ними кофе». Однажды, вступив в непринужденный разговор с таксистом, я спросила его: «Что это, каждый мужчина в Израиле готов изменить своей жене с любой женщиной, которую случайно встретил?» Он ответил в таком же непринужденном тоне: «Почему бы и нет, если подворачивается благоприятный случай?»

Нередко люди, узнавая во мне новую репатриантку, задавали вопросы: «Ну, тебе нравится? Хорошо в Израиле?» Меня эти вопросы раздражали. Это очень сложный вопрос, разве можно ответить на него несколькими словами? Обычно я отвечала: «Как и вы, я вижу хорошие вещи, но вижу и не очень хорошие».

Мой брат перед прощанием сказал мне: «Не старайся сравнивать «здесь это так, а там было иначе». Нужно просто принимать жизнь такой, какова она есть. Кто все время сравнивает, у того не возникнет чувства принадлежности: он как бы судит со стороны».

Принадлежность – в этом вся суть. Долог путь к тому, чтобы по-настоящему ощутить: это мое место, к добру или к худу. Я не сужу его, я часть его. Надо, как говорится, пуд соли съесть с этой землей, она жестка и сурова, нелегко пустить в ней корни.

Из муниципалитета я получила приглашение посетить оранжерею и выбрать себе цветочный горшок – подарок новым жителям города. Это был волнующий жест внимания. В отделе абсорбции муниципалитета меня спросили, есть ли у меня особые проблемы. Я сказала, что у меня дочь семнадцати лет и ей нужно учиться какой-нибудь профессии, желательно недалеко от дома. Мне дали список курсов, действующих в городе, и сказали, что во время учебы на курсах учащимся платят стипендию.

Ада избрала курсы электроники. Стипендия была невелика, но для нас и эта сумма имела значение. По окончании курсов ее должны были послать на какое-нибудь предприятие для прохождения практики. Замечу, что моя дочка, которая была очень болезненной в Сибири и в Риге, в Израиле просто расцвела. Видимо, климат помог ей лучше всех врачей и лекарств: признаки болезни исчезли, вместо бледности появился румянец, редкие волосы превратились в роскошную шевелюру – иными словами, гадкий утенок превратился в лебедя. Мужчины оглядывались, когда она проходила по улице.

Новую жизнь Ада приняла с любовью и превратилась в пламенную патриотку. Только одно мешало ей быть счастливой: она боялась призыва в армию. Девушки, учившиеся с ней на курсах, рассказывали ей пугающие истории о военной службе: о том, что офицеры сожительствуют с подчиненными им солдатками без разбору, а девушки боятся их и не смеют оттолкнуть, не говоря уже о том, чтобы пожаловаться. Бывают случаи, когда девушка заканчивает военную службу с женихом-офицером, но большинство – с душевными травмами.

Не могу судить, что в этих рассказах было правдой и что – большим преувеличением. В тот период еще не было в ходу понятие «сексуальное приставание», никто не слышал о жалобах и судах на сексуальном фоне. Теперь, после нескольких таких процессов, в результате которых офицеры теряли свои чины и даже попадали в тюрьму, положение изменилось. Можно предполагать, что тогда, в 70-х годах, такие явления действительно имели место в армии.

Дело не в том, что Ада не хотела внести вклад в служение государству, но страх перед сексуальными приставаниями был сильнее чувства долга. Единственный способ уклониться от службы был похож на тот, к которому прибегла я в Сибири, когда хотела уклониться от мобилизации на лесозаготовки или на лесосплав. Этот способ – замужество.

Глава 43. Свадьба дочери

На курсах вместе с Адой учился симпатичный парень, обращавший на нее внимание. Он ей тоже нравился. С момента начала его ухаживаний за ней события развивались очень быстро. Он представил ее своим родителям, людям на редкость приятным, уроженцам Польши, пережившим Катастрофу. Родители, особенно отец, сразу отнеслись к Аде как к родной дочери. Парень, которого звали Моше, сделал ей предложение, и она приняла его.

Она была еще очень молода, ей не исполнилось даже девятнадцати лет. Мама и я пытались отговорить ее от такого поспешного шага. Но моя тихая девочка впервые в жизни взбунтовалась, отвергла наши доводы, ушла из дому и перешла в дом родителей жениха.

Мы пошли туда с целью вернуть ее домой – и вместо этого оказались втянутыми в обсуждение вопросов, связанных с предстоящей свадьбой. Сердечность родителей жениха растопила наше сопротивление.

Родители Моше были люди пожилые, отец уже вышел на пенсию. Мать была домохозяйкой. В маленькой двухкомнатной квартирке на нижнем этаже старого дома они вырастили двоих детей, сына и дочь. Дочь, старшая из детей, была уже замужем и жила с мужем в другом месте.

Согласно понятиям, сложившимся у меня в другом мире, их жизнь не показалась мне бедной. Двухкомнатная квартира – это ведь вершина мечтаний сотен тысяч советских людей! Была простая мебель, недостатка в еде не было – по моим представлениям это вполне приемлемый уровень жизни.

Отец Моше заявил, что он берет на себя расходы на свадьбу (на это ушла львиная доля компенсации, полученной им при выходе на пенсию). Родители также предложили, чтобы молодые пожили у них какое-то время, пока соберутся со средствами и смогут купить квартиру. Мы со своей стороны обязались помочь молодой паре в покупке квартиры.

Мне до того не доводилось видеть израильскую свадьбу, и я не знала, какое это большое и дорогостоящее празднество. Когда мы начали искать зал для свадьбы, оказалось, что владельцы залов отказываются сдавать их для празднества с небольшим числом приглашенных. Маленькая свадьба, по израильским меркам, – это свадьба с тремя сотнями приглашенных. Большая свадьба – от пятисот гостей и выше.