Книга Все хорошо - Мона Авад

ты не умерла, верно?

– Не умерла, – киваю я.

– Ты все это время была жива. И даже носишь под сердцем моего ребенка. А на пальце у тебя мое кольцо. И тут я в тебя влюбляюсь. Как мне и следовало поступить с самого начала. Это поворотный момент. Вселенная переворачивается с ног на голову. Все меняется. Теперь мы свободны. И можем начать сначала.

Грейс за спиной у Пола дышит все чаще и чаще.

– Спорить готов, именно за это место ты больше всего переживаешь, верно ведь?

Он нежно, ободряюще мне улыбается. В этом мире я всегда поступаю правильно. Элли засыпает у меня на руках. Ее невероятно мягкие медовые волосы щекочут мне щеку и шею.

– Да, – киваю я.

И зрители понятливо гудят.

– Тогда, может, начну я? Итак, реплика Короля. – Пол откашливается. – «Что за чародей мои глаза обманывает ложью? Иль вижу то, что есть?» – произносит он хриплым старческим голосом. И смотрит на меня глазами Короля. Очарованные зрители смеются. И Пол раскланивается перед ними.

Глянув на Грейс, я вижу, что она уже заваливается вперед. И дышит с присвистом.

– Грейс! – кричу я.

Элли снова начинает ворочаться у меня в руках. А Пол улыбается. Он ничего не слышит, ничего не замечает, видит только меня и сцену, которую мы разыгрываем – Елену и Короля/Бертрама. Взяв меня за руку, он сжимает мне пальцы. И шепчет:

– Твоя реплика, принцесса.

– «Н-нет, государь, – произношу я. – Вы видите…» – и осекаюсь, заметив, что Грейс хватается за грудь.

– «Вы видите лишь тень его жены», – шепотом подсказывает Пол и ласково поворачивает мое лицо к себе.

– «Вы видите лишь тень его жены, – повторяю я и зажмуриваюсь, отдаваясь теплу его рук. – Лишь имя, не предмет».

Снова открыв глаза, я приказываю себе не смотреть в угол. Глядеть только на Пола. Пола, который не сводит с меня глаз. Во взгляде его столько любви… Он уже не Король, теперь он Бертрам. Черты лица смягчились, и я вижу перед собой молодого придворного. Который наконец-то, пройдя сквозь все перипетии этой истории, стал мудрее. Теперь он готов любить и лелеять ту, от которой раньше отворачивался. Меня. Отвергнутую жену, восставшую из мертвых. У меня на пальце его кольцо. А в руках его ребенок. Тяжеленькая, теплая и нежная малышка.

– «То и другое! Прости меня!» – вскрикивает он.

А потом гладит меня по лицу и целует. Мы падаем на колени в мягкую траву. Нас окутывает густой цветочный аромат. И омывает голубой свет. Пол все так же держит в ладонях мое лицо. А я прижимаю к себе Элли. И не свожу с него глаз. Вообще не смотрю на Грейс. Которая теперь цепляется руками за горло. И глядит на меня испуганными, печальными, умоляющими глазами. В душе я знаю, что, если обниму Пола, прижму Элли к себе еще крепче, доиграю сцену до конца, Грейс умрет.

– «Вы мой теперь, когда…» – снова шепотом подсказывает мне Пол. Моя реплика. Реплика Елены.

Элли ерзает у меня в руках. Глянув вниз, я вижу, что она проснулась и смотрит на меня своими большими ясными синими глазами. Его глаза и мои глаза. Его рот и мой рот. Малышка тянет ко мне свои крошечные ручки. А потом вдруг запускает их мне в волосы и больно тянет за прядь. И внезапно я замечаю, что в руке она держит маленький засохший лиловый цветок. И с улыбкой протягивает его мне. Подарок. Подарок из моих собственных волос. Я беру его, и она смотрит на меня, очень довольная. Смотрит на свою мать. Которая всегда поступает правильно.

– «Вы – мой теперь, когда вдвойне вы взяты!» – снова подсказывает Пол. – Давай же, принцесса!

Я оглядываюсь на Грейс. Она уже упала на колени. Вся скорчилась. И, задыхаясь, пытается подползти к нам.

– Не могу. Мне нужно идти, – объявляю я Полу.

И когда высвобождаюсь из его рук, что-то надрывается у меня в груди. Там теперь зияет открытая рана.

– Грейс! – вскрикиваю я. – Грейс!

Но броситься к ней с Элли на руках не могу. И тогда я кладу ее на расстеленное на травяном полу одеяльце. Лишиться ее тепла, выпустить из объятий, оставить в траве – все равно что броситься в бездну. Дыра в груди ширится.

– Я сейчас вернусь, – говорю я малышке.

А она улыбается и смотрит на меня так доверчиво, так нежно. С трудом оторвавшись от нее, я встаю на ноги и оборачиваюсь к Грейс:

– Грейс!

Но в углу уже никого нет. Там клубится тьма. Грейс исчезла. А посреди гостиной в голубом луче стоит Пол. Элли пропала. Нет больше ни одеяльца, ни колыбельки. Трава под ногами посерела. Цветы увяли и засохли. А Пол стоит среди развалин и смотрит на меня.

– Что случилось, Пол? Где Элли? – спрашиваю я.

Но он не отвечает. Просто стоит в серой траве. Запавшие глаза пусты. А лицо скрывает густая тень.

– Пол, где Элли?

– Ты права, – говорит он. – Тебе надо идти.

– О чем ты? Что происходит?

– Тебя ждут, Миранда. Разве ты не слышишь?

И да, я слышу. Слышу, как в отдалении ревут бурные аплодисменты. Пожалуй, слишком бурные для малой сцены. И слишком далекие. Это где-то там, в большом зале.

– Тебе пора туда, – говорит Пол.

Мне вдруг становится страшно. Я бросаюсь к Полу. Беру его за руки. Но они теперь вялые. Слабые. Готовые меня отпустить. Вжавшись лицом ему в шею, я вдыхаю его медово-хлебный запах. Запускаю пальцы в блестящие в свете софитов волосы. Золотисто-рыжие, как чешуя золотой рыбки.

– Я не хочу уходить, – говорю я ему. – Хочу остаться здесь, с тобой и Элли. Почему я не могу остаться с вами? Где Элли, Пол? Где Элли?

– Тебе пора, Миранда. Это твое представление.

Опускаю глаза на руки Пола, которые все еще сжимаю. Но они больше не сжимают мои в ответ. Это я цепляюсь за него, цепляюсь из последних сил.

– Давай снова порепетируем, – умоляю я. – Пожалуйста, Пол, я готова. Я помню свои слова: «Вы – мой теперь, когда вдвойне вы взяты!»

И жду, что он произнесет ответную реплику Бертрама, ту, что навсегда запечатлелась в моей душе, ту, где он признается мне в любви. «Когда она даст объясненье чуду, ее любить я вечно, вечно буду».

Пол грустно улыбается. Лицо его расплывается у меня перед глазами.

– «Оказывается, что все «вчера» нам сзади освещали путь к могиле»[28], – произносит он.

– Что?

Он не отвечает, лишь смотрит с нежностью.

– «Конец, конец, огарок догорел! Жизнь – только тень, она –