Книга Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

Вождь, стоя с непроницаемым лицом и теребя косицу, смотрел на меня. «Интересно, – размышлял я, – ненавидит ли он меня и все то, за что я, по его мнению, ратую? И ненавидит, возможно, еще сильнее из-за того, что не может не признать горькой правоты моих слов». Перед ним тяжелый выбор: во имя своих людей ему предстоит выдоить янки до последнего доллара, но тем самым одновременно предать свой народ и идеи, которые для него священны. Чертовски неудобная штука, эта национальная гордость, особенно когда она соединяется с неким мистическим пиететом, которые сиу питают к своим драгоценным Черным Холмам. Или делают вид, что питают.

– Ты передашь наш разговор исантанка? – спрашивает он наконец.

– Если ты этого хочешь. Но полагаю, будет лучше сказать им, что вождь Пятнистый Хвост беспокоится из-за того, что его собратья-вожди не желают продавать Холмы. Я посоветую им заплатить хорошую цену, принимая в расчет, чего будет им это стоить в белой крови и белых деньгах, если сиу возьмутся за оружие по причине жадности американцев.

– Какая цена, по твоему мнению, будет достаточной для сиу?

– Не знаю и знать не хочу, – говорю я. – Это вам решать. Но я бы потребовал выложить деньги на бочку, и никак иначе. Меня на мякине не проведешь.

Полагаю, что именно в этот момент он начал если не доверять, то хотя бы прислушиваться ко мне. Да почему бы и нет, раз я говорил с ним так откровенно, как ни с кем другим, насколько мог припомнить? Так или иначе, Пятнистый Хвост кивнул и заявил, что подождет и подумает, как ему завтра выступать перед всеми. И, словно между прочим, уже уходя, он спрашивает вдруг:

– Почему твоя золотоволосая леди прятала свою красоту сегодня? Она не надела блестящих камней, а молочно-белое тело спрятала под грубой тканью. Может, ты побил ее и ей пришлось спрятать синяки, или она сердится и поэтому скрывает прелести, которые так радуют мужчин?

Я, не моргнув глазом, отвечаю, что она оставила свои роскошные наряды на Востоке как не подходящие для фронтира, и Хвост издает жуткий рык.

– Тогда сердце мое печально, – громыхает он, – ибо чем больше видно ее, тем лучше. Сердце мое поет, когда я смотрю на нее. Она сверкает. Мне нравится смотреть на нее во всем блеске! Йун! Мне хочется… – и, к моему удивлению и ярости, прямым текстом, облизывая при этом губы, излагает, чего именно. Причем кому? Ее мужу! Полагаю, это расценивалось как комплимент. – От-чень хорошо! Хан, хопа! От-чень хорошо!

И оставив меня стоять столбом, вождь отбыл.

Делегация была вся внимание, слушая пересказ слов вождя (насчет Черных Холмов, разумеется). Свою собственную позицию в разговоре я предпочел не обнародовать. Я выразил мнение, что Пятнистый Хвост склонен пойти на сделку, если таковая окажется достаточно выгодной; ему, быть может, удастся даже склонить Красное Облако, и тогда они вдвоем наверняка смогут убедить три четверти индейцев, прибывших на встречу. Непримиримые противники останутся, но если предложение будет достаточно привлекательным, то в конце концов даже им не удержаться от соблазна.

Терри и Коллинз выглядели обрадованными, но духовная особа закусила губу.

– Каким бы щедрым ни было предложение, мы просим уступить землю, которую они почитают священной. И хотя мы можем испытывать лишь омерзение к их отвратительному культу, я задаю себе вопрос: неужели индейцы и впрямь согласятся принять эти… да-да, серебряники?

Он взволнованно заморгал, и Эллисон ободрил его покровительственной улыбкой.

– Со всем уважением, преподобный отец, я не уверен, что их так называемое религиозное рвение имеет серьезную духовную основу. Сам образ их жизни вряд ли подразумевает такое, и у меня есть сильные сомнения, что привязанность краснокожих к Черным Холмам была бы такой крепкой, если там не нашли бы золота, – сенатор самодовольно ухмыльнулся. – Нет, джентльмены, я полагаю, полковник прав и индейцы продадут Холмы. Что до цены, то это мы посмотрим. Дикарь, представления которого о времени и пространстве столь причудливы, что ему не под силу понять, как за день пути по железной дороге он проделывает большее расстояние, чем за день скачки на мустанге, наверняка имеет столь эксцентричный взгляд на цену вещей. Принцип pro pelle cutem – когда шкура идет по цене шкуры, они понимают, но там, где речь заходит о больших финансах, это мы еще посмотрим.

И он посмотрел, не далее как на следующий день, когда Пятнистый Хвост при всем честном собрании объявил цену Черных Холмов: сорок миллионов долларов. Я сам не поверил своим ушам и перевел, приготовившись к забавному зрелищу: не каждый день увидишь, как целая сенатская комиссия сгибается, получив одновременный пинок в живот. Но они, знаете ли, даже бровью не повели, и во мне сразу зародились подозрения. Эллисон долго отдувался и размышлял, прежде чем дать ответ, но во всей своей пространной и заумной речи так и не коснулся важнейшего пункта, заключавшегося в том, что правительство соглашалось выплатить только шесть миллионов, и то за несколько лет. Сенатор еще долго нес всякую чепуху про аренду и последующий выкуп, каковую Пятнистый Хвост слушал с вежливой иронией, но убедившись, что означенных денег ему не видать, решил не тратить впустую время. Посоветовав Эллисону изложить свои соображения на бумаге, он вышел. Красное Облако, кстати, даже не удосужился поприсутствовать.

Эллисон нисколько не смутился: потолкую, мол, с вождями наедине, и все улажу. Хоть режьте, я так и не понял, верил он сам в это или нет. Но мне было наплевать, и пока следующие несколько дней делегация занималась своей возней, я ублажал Элспет экскурсиями по окрестным индейским стоянкам. Учитывая, что осмотр достопримечательностей действует на нее как выпивка на пьяницу, она даже не заметила вони и убожества, зато пришла в восхищение от пестроты и разнообразия картин варварской жизни. Супруга проявила мужественный интерес к ведению домашнего хозяйства, уронила сентиментальную слезу при виде покорных скво, толкущих зерно и готовящих несносное варево, испытала восторг при виде молодых парней, играющих в лакросс[211], и пришла в форменный экстаз, умиляясь «маленьким карапузам». Сиу, со своей стороны, проявили к ней неменьший интерес, и за нами, шествующими под ручку по лагерю, выстроилась целая процессия хихикающих скво, бездельников и детишек, а один нахальный юнец даже навязался нести ее зонтик.

Один день мы провели в Кемп-Шеридан, откликнувшись на приглашение Пятнистого Хвоста. Он прислал за нами Стоящего Медведя, одного из молодых воинов, которого мы видели в Чикаго, и мой ревнивый взор подметил, что это еще один выкормыш из гнезда своего вождя. Об этом говорило не только то, что он был одним из самых импозантных индейцев, которые мне встречались, – на три дюйма выше шести футов и сложен как акробат, но и его галантное обхождение с Элспет, да и манера держаться, самодовольно красуясь гордым профилем и великолепной посадкой.