Книга Бумажный тигр (II. Форма) - Константин Сергеевич Соловьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уилл улыбнулся, коснувшись пальцем торчащих из пиджака ниток на том месте, где прежде были пуговицы.
— Вы думали, я безумец. Что ж, ничего странного. Мне кажется, и полковник Уизерс так думал. Он был слишком сдержан, чтобы произнести это вслух, но я отчётливо ощущал его мысли. Он тоже считал меня безумцем.
Лэйд вздохнул. Несмотря на скверный запах и острые края трубы, здесь, снаружи, он и сам ощущал себя легче, чем в ржавом храме Ветхого Днями. Быть может, потому, что единственным звуком здесь был ленивый шелест ветра, а не монотонный скрип грифеля по бумаге, излагающий всему миру древнюю, как сама Вселенная, концепцию вселенского бытия. Столь же бесполезную, как все прочие.
— Вы способны бояться и умеете испытывать отвращение. Значит, ваша душа устроена тем же образом, что и всякая другая. Вы испытывали искреннее отвращение при виде Вечных Любовников. Вы ужаснулись, столкнувшись с безумным кровопийцей из Олд-Донована, мистером Брауном. Вас напугал Ветхий Днями и его бессмысленная участь. Вы не психопат, Уилл, и не безумец, только у них палитра смешена до такой степени, что цвета сливаются друг с другом, образуя невообразимый хаос. Ваши цвета чисты и отчётливы. Я просто задал себе не тот вопрос. Я спросил себя — «Почему этот человек не боится Нового Бангора?» А должен был задать другой. «Почему этот человек так боится вернуться домой?»
Лэйд молча ждал, пока Уилл повернётся к нему и наберётся смелости взглянуть в глаза.
— Чтобы глядеть Ему в глаза, надо до чёртиков бояться чего-то другого. Того, что осталось позади. Так что вы оставили позади, Уилл?
Глаза у Уилла сделались пустыми — как у карябающего свои бессмысленные письмена старика, привязанному к кровати. Не ответит, понял Лэйд. Страх — это воспаление и, как всякое воспаление, он бывает двух видов. Или горячий, рвущийся наружу, как нарыв, желающий высвободиться. Или затаённый, внутренний, отравляющий изнутри…
— Я думаю… Кхм… — Уилл сглотнул и поморщился, должно быть, боль в горле ещё беспокоила его, — Если Канцелярия потребует от вас… неустойку за несоблюдение договора, вы можете сослаться на меня?
— Что?
— Это я виноват в том, что вы не выполнили обязательств, — произнёс Уилл. Помятый, бледный, взъерошенный, он выглядел как измочаленный об мол обломок, выкинутый прибойными волнами на песок, однако голос его не дрожал, — Я утаил от вас правду, когда пытался заручиться вашей помощью. Точнее, часть правды…
Лэйд припечатал его к месту одним лишь только взглядом — так, что вновь лязгнули зубы.
— Какую, чёрт возьми, часть правды, Уилл? У правды нет частей, это тебе не картофельный пирог! Ну и какую её часть вы забыли мне сообщить? Вы не из Лондона? Может, вы и не гравёр никакой?
Он попытался запереть обжигающие угли злости в невидимый несгорающий шкаф. Пусть приступ ярости уже миновал, оставив после себя лёгкий звон в ушах и тяжесть в груди, он знал, что достаточно немного топлива — и ярость разгорится вновь. Ярость к этому самоуверенному сопляку, который считает себя самым умным на острове, способным играть с тигром, воображая того ластящимся котёнком и не замечающим когтей у своей шеи…
— Я гравёр, — Уилл кивнул и этот кивок показался Лэйду немощным подобием поклона, — Меня зовут Уильям, я живу в Лондоне на Броад-стрит и прохожу обучение у мистера Бесайера. Но это не вся правда, которую я сказал.
— Что же вы забыли добавить?
— Ещё я убийца.
Часть вторая — Глава 7
Лэйд сплюнул и даже не заметил, что порыв ветра, ударивший его в лицо, изменил траекторию плевка, заставив его беззвучно шлёпнуться на нос правого ботинка.
Убийца.
Кто? Этот щуплый цыплёнок, отродясь не державший в руках ничего тяжелее и опаснее резца? Этот восторженный сопляк, мечтавший иллюстрировать Данте и ищущий божественных откровений в Библии? Этот простодушный мечтатель, намеревавшийся открыть тайну человеческих страстей в воображаемом Саду Жизни? Убийца?
— Ну и кого ты убил? — Лэйд втянул воздух носом, осторожно, чтоб вновь не разжечь пламя ярости, свернувшееся в груди и ожидающее лишь топлива для обжигающей вспышки, — Соседского кота? Родительскую канарейку?
— Нет. Я убил… нескольких людей.
Уилл уставился куда-то вдаль. Проследив направление его взгляда, Лэйд увидел тонкую полоску далёкого моря. Отсюда, из нутра Лонг-Джона, оно казалось грязно-зелёным, холодным и равнодушным. Как старая скатерть, которую вытащили из чулана, небрежно отряхнули и водрузили на стол.
Убийца. Вот так, Бумажный Тигр. Ты воображал себя знатоком людей, знатоком пороков и слабостей, старым опытным хищником в джунглях Нового Бангора. И мальчишку таскал за собой, точно тряпичную куклу, не подозревая, что за старой ветошью могут храниться острые иглы…
Убийца, подумал Лэйд, ощущая, как вверх по венам вместо крови течёт солёная морская вода. Этот милый улыбчивый парень, хвалящийся своими рисунками, которого я два дня водил по Новому Бангору, убийца.
— Когда это произошло? — коротко спросил он, сам не зная, зачем.
— В июне, — послушно ответил Уилл, глядя на узкий язык моря, — На Грейт-Куин стрит.
— В мастерской твоего патрона? Что, всадил шпатель в грудь какого-нибудь подмастерья? Или проломил мольбертом голову этому своему Бесайеру?
Уилл вжал голову в плечи. Точнее, та будто сама собой опустилась, враз прибавив в весе.
— Какая разница? — тихо спросил он, — Всё уже свершилось. Вы хотели знать, отчего я не хочу покидать Новый Бангор, мистер Лайвстоун. Теперь я могу вам ответить. Да, Новый Бангор — не просто Эдемский сад. Здесь оживают самые сладкие грёзы и самые страшные кошмары. Здесь человеческий дух обличён волшебной силой. Здесь всё служит тому, чтобы смутить, свести с ума, запутать…
Лэйду захотелось зачерпнуть горстью ржавой воды из ближайшей лужи — и плеснуть ему в лицо. Но он сдержался.
— Рассказывайте, — тихо приказал он, ощущая холод в гортани, рождённый его собственным голосом, — Рассказывайте всё и по порядку. Потому что очень многое сейчас зависит от того, что я сейчас услышу. Вы меня поняли?
Уилл мотнул головой — слабое подобие кивка. Выбравшийся из обители Ветхого Днями, он сам выглядел так, будто враз отсёк от себя очень многое. Но, против ожиданий Лэйда, голос его не дрожал, когда он начал говорить.
— Это было вечером второго июня, возле мастерской мистера Бесайера. Я вышел, чтобы купить свежей сдобы, потому что здорово проголодался за работой. Я готовил свою первую картину — «Оберон, Титания и Пак с танцующими феями», и это был лишь набросок. От запаха растворителя у меня кружилась голова, я плохо соображал тем вечером. И ещё у меня сжимало виски, точно тяжёлым медными обручем с острыми заклёпками. У меня и прежде такое бывало, перед приступами, когда видел чудесные процессии в Вестминстере, но я подумал, что это от усталости. Я снял рабочий фартук, но
