Книга Симон Визенталь. Жизнь и легенды - Том Сегев

Не исключено, впрочем, что Визенталь знал все это еще раньше, но в любом случае возникал вопрос, что со всей этой информацией делать. Ее публикация перед выборами могла только повысить популярность Петера и повредить как самому Визенталю, так и еврейской общине. Визенталь решил посоветоваться со своим другом Паулем Гроссом. Это был умный и опытный еврей, которого впоследствии избрали президентом общины и который знал, как следует поступать евреям диаспоры, попавшим в такую ловушку. Он посоветовал Визенталю передать эту «бомбу замедленного действия» – еще до выборов – президенту страны Рудольфу Кирхшлегеру. Пусть, мол, тот сам ломает голову, что с этим делать.

Когда Визенталь работал над делом Петера, произошла неприятная история, которая сильно вывела Визенталя из равновесия, и не исключено, что его решение нанести столь болезненный удар по одному из австрийских политиков имело целью смягчить удар, нанесенный ему самому. Дело в том, что как раз тогда в Израиле была опубликована книга Исера Харэля о похищении Эйхмана, где Визенталь даже не упоминался, и, когда журналисты спросили бывшего начальника службы безопасности, что это значит, тот ответил, что Визенталь в поисках Эйхмана никакого участия не принимал.

Такие утверждения Визенталю приходилось опровергать и раньше, но от Харэля ему это было слышать особенно обидно: ведь за несколько лет до того он пытался связать его со своим литературным агентом и даже передал Харэлю – через своего бывшего шефа в Моссаде, Элазара, – предложение заключить договор на книгу. Но особенно разозлило Визенталя заявление Харэля, потому что его процитировала газета «Нью-Йорк таймс». Придется мне, писал он в одном из писем, бороться за свою репутацию. Через шесть дней после этого он пришел на аудиенцию к президенту Кирхшлегеру и передал ему папку с делом Петера.

На парламентских выборах партия Крайского получила хоть и маленькое, но большинство, и вступать в коалицию с либералами ей не понадобилось. Израильский посол Даган торжествовал. «Теперь, – писал он, – мне не придется контактировать с министрами этой [Либеральной] партии, чье прошлое хорошо известно». Он послал в Иерусалим документы, переданные Визенталем Кирхшлегеру перед выборами, и сообщил, что Петер «оказывается… участвовал в убийствах». По его словам, Визенталь собирался вот-вот – уже на этой неделе – предать эти сведения огласке на пресс-конференции, и ожидался скандал. Иерусалим попытался воодушевление Дагана по этому поводу слегка остудить, но посол возразил: «Мы не должны делать акцент на том, что Визенталя не поддерживаем. Поддержать его мы не можем, но и мешать ему, на мой взгляд, тоже не в наших интересах».

Визенталь пребывал в эйфории. Один из бывших помощников случайно увидел его, когда он ехал на пресс-конференцию. Визенталь притормозил потрепанный «пежо», на котором в то время ездил, и взволнованно крикнул: «Поехали со мной! Скорее! Скорее! Я еду в “Отель де Франс”! Пресс-конференция! Петер – убийца!»

Вообще говоря, особой политической необходимости разоблачать Петера уже не существовало: в его поддержке Крайский больше не нуждался и приглашать его в свое правительство формально не был обязан. Но поскольку большинство, полученное партией Крайского, было незначительным, Визенталь вполне мог опасаться, что Крайский не устоит и поступит так же, как поступили социал-демократы в Санкт-Михаэле. И все же главной причиной того, что он устроил пресс-конференцию, стало, скорее всего, не это; по-видимому, он просто не сдержался и решил отомстить Крайскому за то, что тот сделал пятью годами ранее.

3. Раскаты грома

Крайский категорически отрицал, что страдал от еврейского комплекса, и даже через много лет после смерти канцлера его бывшие помощники продолжали с трогательной преданностью доказывать, что такого комплекса у него не было. Однако он был канцлером страны, многие из граждан которой все еще оставались нацистами; о его еврействе ему постоянно напоминали; да и сам он был на этой теме сильно зациклен. «Еврейский вопрос, – докладывал израильский посол, – его буквально пожирает». Свое еврейское происхождение Крайский считал чем-то вроде горба, сильно осложнявшего ему жизнь. Скрыть его было нельзя, но и отрекаться от него, по словам Крайского, было столь же бессмысленно, как, например, «отрицать, что твоя мать – проститутка».

Семья Крайского происходила из Богемии, но сам он родился в Вене. В своих воспоминаниях он пишет, что религии его родители большого значения не придавали, и особо подчеркивает, что его родственники работали по субботам, вступали в брак с неевреями и ели свинину. С антисемитизмом, по его словам, ему пришлось столкнуться всего один раз. Отец попытался записать его в спортивный клуб, и ему было сказано: «евреев не берем», – в результате чего Крайскому пришлось тренироваться в другом клубе, где евреев было много. Однако, пишет он, «друзей-евреев у меня за всю мою жизнь было очень мало».

Он прочел много книг по еврейской тематике и пришел к выводу, что евреи – не раса и не нация, а всего лишь группа людей, объединенных общей религией и судьбой. Сионистское же движение (родившееся, как и Крайский, в Вене) утверждало прямо противоположное: что евреи – это именно нация, только покинувшая землю своих предков, и, если они хотят выжить, им надо туда вернуться и создать собственное государство. Многие считали, что Холокост был убедительным тому доказательством.

Израильское посольство проявляло интерес к прошлому Крайского. В одном из посольских отчетов, например, говорится, что в 1935 году тот покинул еврейскую общину, заявив, что в еврейского Бога не верит и считает себя «социалистом-атеистом». Два этих слова взяты в тексте отчета в кавычки. При этом, отмечает посольство, в христианство Крайский не перешел. Эти слова в отчете подчеркнуты.

Однако следующий израильский посол эту информацию (по-видимому, после разговора с самим Крайским) откорректировал. Из еврейской общины, пишет посол, Крайский никогда не выходил, поскольку никогда к ней не принадлежал; он говорил, что перестал считать себя иудеем в возрасте шестнадцати лет, когда Социал-демократическая партия призвала своих членов покинуть католическую церковь.

В первый раз он был арестован в 1934 году; его обвинили в том, что он занимался запрещенной политической деятельностью. А сразу после присоединения Австрии к Германии его арестовали снова, и несколько месяцев он провел в гестаповской тюрьме. Правда, в конце концов его выпустили, но при условии, что он покинет Австрию, и ему пришлось эмигрировать в Швецию, где он женился на еврейке, еще до их знакомства перешедшей в протестантизм. У них родилось двое детей, сын и дочь, которые были крещены, а в доме – по настоянию жены – праздновали Рождество с елкой и подарками. Крайский, по словам его сына Петера, был от этого не в восторге, но не протестовал.

После войны лидеры социал-демократов решили, что Крайскому и нескольким другим оказавшимся в эмиграции членам их партии в Австрию пока возвращаться не стоило, поскольку они были евреями; это – опасалось руководство – могло партии повредить. Но Крайский эту «пилюлю» проглотил и до 1951 года продолжал жить в Швеции, работая на дипломатической должности. Именно эта вполне вольготная жизнь в Швеции и не позволила ему, по мнению его сына, полностью осознать весь ужас Холокоста. Однако Петер Михаэль Лингенс полагает, что на отношение Крайского к Холокосту повлиял также тот факт, что когда-то он сидел в одной тюремной камере с нацистами, и в его глазах они были всего лишь людьми, которых, как и его самого, преследовали за политические взгляды. Это, полагает Лингенс, сформировало у Крайское «абсолютно искаженное» восприятие Холокоста.