Книга Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

2. Хомоваго (Хамовного. — Е.А.) двора матроза Дениса Криворотова, Большаго суконнаго двора ученика Тихона Боброва Белой он же, Журавлевой фабрики Матвея Тарыгина, Полотняной фабрики содержателя Ивана Тамеса ученика Михайла Стульникова, Казанского полку беглова извощика Алексея Соловьева, Спаса-Ярославского монастыря крестьянина Ивана Семенникова Голой он же, того ж монастыря крестьянина Максима Боброва, Сыскного приказу салдата Ивана Блинникова, Суконного двора учеников Ивана Кувая, Козму Легаса, Журавлевой фабрики ученика Ивана Гуся, жену ево Акулину Ларионову по подозрительствам и по повинкам их в вышепоказанных воровствах по силе уложенных 21 главы 9 и второй на десять статей пытать и при пытке спрашивать и в других воровствах о всем с подлинной очисткою (то есть тщательно расследуя все обстоятельства дела. — Е.А.), и по показанию их оговорных сыскивая, расспрашивать, и в спорных словах давать очные ставки.

3. Также, что на вышеписанных колодников что будут показывать еще какое воровство, и о тех с прописанием указов доложить неукоснительно.

Князь Яков Кропоткин

Андрей Писарев»[534].

Такие подписанные судьями протоколы являлись законным основанием для применения пытки.

«Взят в застенок и пытан»

Двадцать восьмого июля 1730 года первый судья Сыскного приказа бригадир Федор Полибин докладывал в Сенат: «…ныне прислан ко мне ис Правительствующаго Сената указ для ведома, что велено очистить старой Разбойной приказ, что ныне была полицыя, а где быть розыскам, по-прежнему ль, как было в Разбойном приказе, того в том указе не упомянуто. И дабы повелено было розыскам быть при той канцелярии по-прежнему, и на починку тюремного двора и застенка дабы повелено было определить денежную сумму… понеже тюремной двор и застенок развалился». В ответ сенаторы распорядились: «…быть тому [Сыскному] приказу по прежнему указу, где был прежде Разбойной приказ… тако ж и колодниками розыск чинить в том месте, где было при Разбойном приказе, и для того тюремной двор и застенок починить». Для ремонта отведенных под Сыскной приказ ветхих помещений на Васильевском спуске было выделено 500 рублей[535].

Из расходной документации Сыскного приказа видно, что застенок все-таки был отстроен заново. Его срубили за Андреевским монастырем, а в октябре 1730 года перевезли на Москворецкую улицу[536] и собрали на месте, примкнув к каменному зданию присутствия Сыскного приказа со стороны кремлевской стены, в точности напротив Константино-Еленинской башни. Вход в застенок был снаружи, со стороны рва, через особое крыльцо. Длина его составляла пять саженей, ширина две сажени, высота от земли пять аршин. Пол был вымощен бревнами, по стенам стояли лавки. В одном углу располагался очаг для разведения огня, с другой стороны особое место было отведено для судей, присутствовавших при пытке арестантов. Вероятно, рядом находился стол канцелярского служащего, записывавшего слова подследственных, произносимые под пыткой. Судя по всему, в центре застенка возвышалась дыба — главное орудие пытки. Это было нехитрое П-образное сооружение из трех деревянных столбов, два из которых вкапывались в землю параллельно друг другу, а третий прикреплялся сверху. Через поперечный столб перекидывалась веревка для подвешивания обвиняемого за руки. Из расходной документации мы знаем, что в застенке находился пыточный инвентарь: хомуты, ремни, плети, кнуты, «инструмент железный, чем смыкают ручные и ножные пальцы», веники, цепи и пр.[537]

Для произведения пыток в штате Сыскного приказа в разные годы состояло от двух до шести заплечных мастеров, кое-кто из них нам известен по именам. 15 декабря 1730 года приказ выплатил жалованье за январскую и майскую трети 1730 года трем заплечным мастерам — Ивану Степанову, Ивану Кондратьеву, Федору Алексееву — общей суммой 13 рублей 26 копеек, по два рубля 21 копейке человеку за треть. Таким образом, палач в Сыскном приказе в 1730 году получал шесть рублей 63 копейки в год. В 1741 году деньги получили два заплечных мастера — Иван Степанов и Алексей Курбатов. По справке, составленной в 1748 году, из восьми числившихся работников кнута свои обязанности исполняли лишь двое — Яков Иванов и Петр Чаусов, а об остальных сказано, что двое умерли, Андрей Ушаков «находитца в безумии», Матвея Крылова перевели для работы в Санкт-Петербург в Тайную канцелярию, Василий Орешек «за воровства сослан в ссылку в Оренбург», а Андрей Савельев «взят в Мануфактур-коллегию и отдан на Большой суконной двор, понеже он того двора ученик»[538].

Проходящих по одному делу подозреваемых, в отношении которых выносилось единое определение, приводили в застенок одновременно. Так, 28 февраля 1746 года пытали фигурировавших в одном деле С. Исаева, И. Стромынского, Н. Суету, В. Забалдина, С. Евдокимова. В августе того же года совместно пытали «мошенников» С. Плохого, А. Соколова, И. Серкова, М. Коровина[539].

Пытке предшествовал осмотр колодников, результаты которого могли, видимо, повлиять на количество ударов или вообще освободить от пытки. В 1742 году «взявший грабежом» личные вещи «незнаемо какого пьяного» 24-летний дворовый Семен Кадия был приговорен к простому поднятию на дыбу и допросу «при розыске других колодников». Можно предположить, что он находился в плохом физическом состоянии, поскольку его подельника, 23-летнего «фабричного» Осипа Соколова, давшего сходные признательные показания, судьи предписали пытать[540].

После осмотра заплечный мастер перекидывал веревку через поперечный столб на дыбе, заворачивал руки пытаемого назад и затягивал их хомутом, после чего поднимал его на веревке. Допрашиваемый висел, не касаясь земли, на вывернутых руках, а его ноги, связанные ремнем, привязывались к прикрепленному к полу столбу[541]. Затем по его спине наносились мощные удары кнутом, каждый из которых вырывал куски мяса, оставляя на теле глубокие раны. Число ударов при пытке в застенке Сыскного приказа варьировалось от пятнадцати до тридцати пяти в зависимости от характера дела и физического состояния обвиняемого.

Пока заплечный мастер усердно работал кнутом, служащие Сыскного приказа задавали страдальцу вопросы и записывали его ответы. На каждую пытку составлялся специальный протокол — «пыточные речи».