Книга Клуб ракалий - Джонатан Коу

Теперь он, с большей уже осторожностью, пошел по узкой гравиевой дорожке, стараясь не соступать с нее, — дорожка, произведя три-четыре поворота, наконец вывела его к дому. Сердце Бенжамена наполнилось радостью. Из двух окон первого этажа изливался свет, масляная лампа горела снаружи, освещая длинную галерейку, тянувшуюся вдоль всего дома к маленькому коттеджу, или флигелю, на дальнем его конце.

Он отыскал дом. Добрался до места. Кошмар остался позади.

Бенжамен постучал в дверь и, когда та распахнулась, увидел перед собой одно из самых устрашающих лиц, какие ему когда-либо встречались. Высокий мужчина лет пятидесяти-шестидесяти, с встрепанными, непослушными седыми волосами, с кожей, обращенной стихиями в подобие дубленой шкуры, и с удивительной, доходящей почти до пояса белой бородой стоял на пороге, свирепо тараща на Бенжамена глаза, в которых явственно читались подозрение и неприязнь. Мужчина заговорил было по-валлийски, но, не получив ответа, рявкнул:

— Ну так что? Кто ты и что тебе нужно?

— Я друг Сисили, — пролепетал Бенжамен.

— Глин! Глин! — неодобрительно воскликнула неслышно возникшая за спиной мужчины маленькая, совсем домашнего вида женщина одних примерно с ним лет. — Ты что, не видишь, мальчика хоть выжимай? — И она взяла Бенжамена за руку. — Входите, мой мальчик, входите.

— Я друг Сисили, — повторил Бенжамен, стоя на каменных плитах пола, уже намоченных стекавшей с него водой. Ничего другого ему в голову не пришло. То была его визитная карточка.

— Я Беатрис, тетушка Сисили, — сказала женщина. — А это ее дядя, Глин.

Мужчина снова уставился на Бенжамена, однако на сей раз во взгляде его различалось подобие приветствия.

— Глин, сбегай, принеси мальчику виски.

Бенжамен получил стаканчик виски, неразбавленного, который и осушил с излишней поспешностью. Вслед за тем его усадили у кухонного очага, однако лучше ему не стало, наоборот, его начала сотрясать неукротимая дрожь. Ему дали еще виски, теперь уже смешанного с имбирем и горячей водой. А потом, по-видимому, уложили в кровать.

* * *

Когда Бенжамен проснулся, выяснилось, что он уже умер и попал прямиком на небо. Сомневаться в этом не приходилось нисколько. Собственно говоря, он никогда не пытался представить себе, на что могут походить небеса, однако, увидев их, признал сразу. Вернее сказать, услышав, — первым, что Бенжамен отметил на небе, было пение птиц. Стало быть, находиться по-прежнему в Ллине он никак уж не мог, там настоящего птичьего пения не услышишь, лишь одинокие восклицания чаек. Здесь же птицы распевали сладкозвучный, бесконечный хорал, к которому гармоничным, однотонным контрапунктом присоединялось гудение пчел. Звуков прекраснее Бенжамен никогда еще не слыхал. Да и в прочем небеса оставляли ощущение очень приятное: он лежал на свежей, плотной, совсем недавно выстиранной хлопковой простыне. Солнце вливало в окно лучи белого золота. Кружевные шторы легко колыхались под ласковым ветерком. Токи прохладного воздуха овевали лицо Бенжамена. На самом же заднем плане мягко ударялись о далекий берег волны.

Бенжамен никогда не пытался представить себе, на что могут походить небеса, однако знал, и знал наверняка, что у них имеется одна важнейшая особенность, один критерий, которому они просто обязаны соответствовать. На небесах должна присутствовать Сисили.

Она и присутствовала. Сидела на краешке кровати, неотрывно глядя на Бенжамена, с трудом разлеплявшего глаза. Сисили была вся в белом — в свободном белом летнем платье; золотистые волосы ее стали длиннее, она снова их отпустила; выглядела она более бледной, чем когда-либо прежде, более стройной, и в синих глазах ее ощущалась большая, чем когда-либо прежде, ранимость.

Ну, значит, все правильно. Небеса существуют, просто он прибыл на них последним.

— Здравствуй, Бенжамен, — промолвила Сисили. Бенжамен сел, тут же обнаружив на себе чужую ночную сорочку.

— Здравствуй, — сказал он.

— Ты все же пришел, чтобы найти меня.

— Похоже на то.

— Да. — Сисили улыбнулась. — Я знала, что ты придешь.

На лице Бенжамена обозначилось, надо полагать, удивление, потому что она прибавила:

— Я хотела сказать — знала, что если здесь кто-нибудь и появится, так это будешь ты. Вот…

Она сняла с прикроватного столика и протянула ему чашку чая. Вкус у небесного чая был таким же, как и у всего остального, — вкусом откровения. Ну, может, молока многовато. У Бенжамена это никаких возражений не вызвало. Сисили поцеловала его в лоб и прошептала: «Как же я тебе рада», и Бенжамен осознал, что он все-таки не на небесах, но в каком-то еще даже и лучшем месте.

* * *

Запах поджаренного бекона наплывал из кухни. Минуя пещеру прихожей, окутывал древнюю дубовую лестницу, проникал в каждую спальню, ванную, в кабинет, гостиную, моечную и на чердак «Плас-Кадлан». Он быстро завлек Бенжамена, уже принявшего ванну и одевшегося, в кухню — комнату, в которую солнце почти не заглядывало. Сисили сидела там со своими дядей и тетей за огромным обеденным столом. Все получили на завтрак глазунью, кровяную колбасу, вкуснейший бекон и устрашающих размеров ломти белого хлеба.

— Боюсь, нам придется разочаровать нашу племянницу, — сказала Беатрис, с улыбкой наблюдая за набросившимся на еду Бенжаменом. — Она полагает, будто вы приехали, чтобы повидаться с ней, из самого Бирмингема.

Видимо, Бенжамен, даже в его полубредовом вчерашнем состоянии, успел бессвязно объяснить, что отдыхал поблизости со своими родителями. Теперь он рассказал об этом подробнее — Сисили, при вчерашнем его появлении уже спавшей.

— Какая мне разница, откуда он взялся, — сказала тетушке Сисили. — Я просто рада, что он здесь. Бенжамен — самый добрый, самый заботливый из всех моих друзей.

— Так вы в Ллине впервые? — спросила Беатрис.

— О нет. — Бенжамен тут же счел необходимым объявить о наличии у него некоторых собственнических прав на эти места. — Для моей семьи Ллин — что-то вроде второго дома. Мы приезжаем сюда уже много лет. Каждый год, на одну и ту же стоянку жилых прицепов.

Последовало подобие небольшого взрыва — дядюшка Сисили со стуком опустил чашку на стол и издал звук, который можно было назвать лишь рычанием. Он явно собирался добавить несколько слов, однако жена его предостерегающе пророкотала: «Глин! Глин!»-и затем обратилась к Бенжамену с разъяснением:

— Мой муж о жилых прицепах слышать спокойно не может. Впрочем, это одна из многих вещей, о которых он не может спокойно слышать.

Вскоре после этого Глин, пробормотав что-то о делах, ждущих его в мастерской, вышел из кухни через заднюю дверь. Бенжамен покончил с завтраком и принялся за мытье тарелок. Сисили их вытирала.

— Я допустил faux pas?[52]— поинтересовался он, когда Беатрис поднялась наверх.