Книга Основы языческого миропонимания - Михаил Фёдорович Косарев

способность дана свыше во имя достижения высоких целей.

Вышесказанное позволяет составить представление о том, насколько сложна и многопланова культовая личность сибирского шамана, и заставляет задаться вопросом: а существуют ли шаман и шаманство как таковые за пределами территории Урала и Сибири — там, где и культовая личность, и ее функции, и осуществляемые ею ритуально-обрядовые действия представлены в иных вариантах и имеют ряд существенных отличий от сибирского образца? И вообще, можно ли утверждать a priori, что шаманизм как система миропонимания является универсальной, общечеловеческой стадией языческих верований, или эта точка зрения — всего лишь формальная дань отживающему постулату о безусловности объективно существующих общих (глобальных) закономерностей исторического развития человеческих обществ?

К проблеме шаманизма

Под шаманизмом, как уже говорилось выше, следует понимать общую мировоззренческую систему шаманских верований.

Сущностные смыслы шаманского миропонимания воплощены в «шаманском» вселенском дереве. Дерево в сибирском шаманизме не просто «лестница» в иные миры, оно — символ Вселенной, оно — образ Вселенной, оно — сама Вселенная. Все шаманские мистерии, где бы они ни проходили, всегда совершались около дерева (или возле ритуального предмета, символизирующего дерево, — священного столба, священной скалы и пр.). Жилище шамана отличалось от других тем, что при нем всегда было дерево (или его символ) — у входа или внутри. Один из главных атрибутов шамана — шаманский посох — олицетворял дерево и как бы связывал своего обладателя со всеми структурами Мироздания. Кетский шаман вечером накануне камлания втыкал свой посох (или жезл) в землю около входа в чум. Люди, видя это, говорили: «Вот у нашего шамана дерево выросло» (Анучин В. И., 1914. С. 64).

Есть сведения, что прежде бурятский шаман при посвящении шел вместе со старым шаманом-наставником в священную рощу, влезал на дерево, обычно березу, и проводил там камлание. После этого березу срубали и доставляли к жилищу нового шамана. По другой версии, эту березу ни в коем случае нельзя было срубать: она приобретала особую сакральную значимость, от нее зависели жизнь и судьба шамана (Галданова Г. Р., 1996. С. 103).

Вне дерева не мыслилось возрождение. Светлая человеческая душа (душа-птица) обеспечивала наследование жизни лишь в связи с деревом. Дерево было гарантом посмертного возрождения не только людей, но и животных. Сахалинские гиляки верили: если положить кости убитого животного в дупло дерева, то они вскоре вновь облекутся живой плотью (Штернберг Л. Я., 1933. С. ЗЗЗ). Кеты помещали кости добытых зверей у основания дерева на восточной стороне. Здесь представление о «древе жизни» как бы совмещалось с культом животворящего Солнца. «Возрождая» убитого медведя, сибирские аборигены вешали на ветви дерева его череп и шкуру.

Без дерева не могло быть полноценного контакта с богами: молитвы и жертвенные дары не доходят до адресата, особенно когда они обращены к небу. В ритуальной песне селькупского шамана есть такие слова: «У дерева жертву небу приношу, а мольба моя по дереву вверх поднимается» (Прокофьева Е. Д., 1981. С. 53).

Одно из отличий сибирского шаманизма от всех других форм языческих верований состоит в том, что культ дерева здесь достиг наиболее полной выраженности. Дерево со своими бесчисленными ответвлениями первого, второго, третьего и т. д. порядков — замирающее зимой и оживающее летом, могучее, долголетнее, постоянно растущее вверх, к небу, а корнями уходящее в подземный низ, непрерывно меняющееся, — наиболее адекватно отражает динамическую сложность Мироздания, его смыслы и его тайны. Неразвитость шаманизма у северо-восточных палеоазиатов (чукчей, коряков, ительменов) объясняется, на мой взгляд, в частности, тем, что там не успела сложиться в сколько-нибудь выраженном виде идея мирового (вселенского) дерева. Отсюда нечеткость в понимании семантического соотношения Верхнего и Нижнего миров, характера соотношения светлой и темной человеческих сущностей, действия механизма жизненного круговорота и т. д.

Известнейший философ-мистик и визионер П. Д. Успенский, погрузившись в экспериментальный «мистический сон», задал сам себе вопрос: «Что же такое мир?» «И сейчас же, — пишет он далее, — предо мной возник образ какого-то большого цветка, наподобие розы или лотоса. Его лепестки непрерывно распускались изнутри, росли, увеличивались в размерах, выходили за пределы цветка, затем каким-то образом вновь возвращались внутрь, и всё начиналось сначала. Этот процесс невозможно выразить словами. В цветке было невероятное количество света, движения, цвета, музыки, эмоций, волнений, знания, разума, математики и непрерывного постоянного роста. В то время как я смотрел на цветок, кто-то, казалось, объяснил мне, что это и есть "мир"…» (Успенский П. Д., 1993. С. 340–341).

Кстати, шаманы, как и те, кто практикует медитацию, не могут словесно описать внеземные миры. Последние воспринимаются шаманами не столько предметно, сколько эмоционально и ассоциативно. Так, Белый Юноша (персонаж, близкий к образу так называемого «белого шамана»), герой одноименной якутской сказки, прежде чем отправиться в путешествие по мирам Вселенной, выбирает одну из четырех главных космических дорог, для чего смотрит поочередно на юг, восток, север и запад. И видит:

на юге (хорошая сторона) «три белеющих, не покрывающихся пенками молочных озера с протоками между собою. Стояли горы, нагроможденные с тех и других сторон, как голубопегие жеребцы, собранные с разных мест и от лучших людей»;

на востоке (хорошая сторона) «простиралось гранообразное мать (так у И. А. Худякова. — М. К.) основное место как растянутый жир тучной коровы, подобно тому, как девушки, разряженные в платья с серебряными украшениями, думая, что настал ысыэх (праздник кумыса. — М. К.), пели и плясали»;

на севере (плохая сторона) «поперек стоят (горные) мысы, не удерживающие снега, подобно темени гусей-гуменников; стояли пни, подобно воющим волкам, росли такие кустарники, как старуха Симяс-хинь-Эмясхинь, у которой на шапке светит жестяной круг, болтаются медные серьги, а сама ходит ободранная»;

на западе (плохая сторона): «А на западной стороне — тут во веки веков черти будут иметь свою дорогу — шло поле косогором книзу (покрытое) кривыми деревьями с горбатыми корнями, с неправильными сучьями, (поле) с почтенным земляным холмом, подобным большому быку смертной смерти» (Худяков И. А., 1890. С. 136).

Шаман живет и «наяву», и «во сне», т. е. как бы одновременно в земном и потустороннем пространствах. Бывает, что он имеет две семьи — в земной и неземной сферах. Примечателен факт: шаман, как правило, камлает с закрытыми глазами. Видимо, эта внешняя «слепота» способствует его погружению в глубины бессознательного, имеет целью сосредоточение на «внутреннем» видении. Только так он приобретает способность видеть невидимое и ведать неведомое.

Глаза, по сибирско-языческим представлениям, являются одним из наиболее «жизненных» человеческих органов, способных жить самостоятельной жизнью. Ненцы, энцы, нганасаны и другие народы Крайнего Севера объясняют слепоту как «уход» глаз в другое