Книга Основы языческого миропонимания - Михаил Фёдорович Косарев

место. Уйдя, глаза пребывают возле тех людей и в тех местах, которые слепец «видит» мысленно или во сне, в том числе среди покойников в стране мертвых. Человек (не обязательно шаман) в определенных случаях способен временно «отчуждать» от себя глаза. В нганасанской сказке рассказывается о старике, который, отправившись промышлять дикого оленя, выбирает возвышенное место и посылает свои глаза на поиски подходящей добычи. Глаза высматривают оленье стадо и, возвратившись, докладывают об этом старику. Потом предлагают поиграть в прятки: глаза прячутся, а незрячий старик ищет их. В другой сказке речь идет о мертвеце — выходце из Нижнего мира, который намеревается жениться на живой земной женщине. Но из этого поначалу ничего не выходит: там, где глаза земной женщины видят свет, глаза жениха-мертвеца видят тьму, и наоборот. Тогда нижнемирный пришелец добывает себе земные глаза, после чего превращается в живого человека (Мифологические сказки…, 1976).

Линия поведения шамана как культовой личности во многом определяется снами. У шамана, в отличие от обычных людей, не бывает случайных, неинформативных снов. Нганасанские шаманы считали время сна «весьма удобным для всякого рода консультаций… с божествами и духами и ясновидении… Когда добродетельный шаман хотел предпринять в жизни что-либо серьезное, но не знал, будет ли оно одобрено верхними божествами, то ответ на это получал во сне» (Попов А. А., 1981. С. 256). Гиляцкий шаман, по Л. Я. Штернбергу прежде чем приступить к лечению больного, выслушивает его, после чего «засыпает и потом, комбинируя явившиеся сновидения, дает тот или иной совет» (Штернберг Л. Я., 1933. С. 74).

В первобытности, особенно в дошаманскнй период, уменьем погружаться в «мистическую реальность», видимо, обладали в какой-то мере все люди. Вогулы, по наблюдениям очевидцев, «могут сказать вперед, кого убьют, кого увидят, что их особенное ждет, например, на охоте, в пути». Однажды К. Д. Носилов, путешествуя на лодке в безлюдных верховьях р. Ляпин, после тяжелого дневного пути причалил к берегу у одинокого вогульского жилья. Здесь его в течение всего дня ждали незнакомые старик-вогул со своей старухой-женою, которые «увидели» его много часов назад, еще в начале пути, и с той поры наблюдали за ним, о чем поведали со всеми подробностями (Носилов К. Д., 1904. С. 6).

Тот же автор рассказал о своей знакомой, старухе-самоедке, которая, провожая кого-либо на охоту, заранее сообщала, будет ли удача и в чем именно. Даже русские, собираясь поохотиться, обращались к этой старухе, и та рассказывала им, в каком виде они представляются на будущей охоте, с какой добычей, что с ними случится, и никогда при этом не ошибалась (Носилов К. Д., 1903. С. 17, 18).

По языческим представлениям, в период сна человек как бы обретает статус покойника и, подобно последнему, приобщается к сокровенным тайнам Мира — в частности, обретает возможность влиять на судьбы людей, видеть будущее и т. д. Поэтому дар вещего сна (как и способность впадать в измененное состояние сознания) котировался в первобытности очень высоко. Им обладал каждый настоящий шаман. Кроме того, у сибирских народов существовала особая категория культовых лиц — сновидцы, или ясновидцы: улом-верта-ку (восточные ханты), тюлях-тюсюр (якуты), толкин (хантыйские эвенки) и др.

Погружение в «иную реальность» через сон случается и в современной цивилизованной среде. Я лично еще не встречал в своем ближнем окружении человека, которому хотя бы раз в жизни не приснился необычный загадочный сон, выходящий за рамки привычной земной реальности. Расскажу в этой связи один из моих снов. Приснился он мне в марте или апреле 1986 г. в Новосибирске, куда я прибыл из Москвы по каким-то казенным делам. Остановился у родственника, старого холостяка и абсолютного трезвенника. Ни грамма спиртного по случаю моего приезда выпито не было. Посидели за чаем, поговорили, повспоминали. Потом я лег спать в гостиной на отведенном мне диване.

Проснулся в совершенно незнакомом помещении, полутемном, очень большом по площади, с низким потолком. Вокруг громоздкие вещи, укрытые чем-то вроде парусиновой ткани. Стыдно мне, неловко. Не понимаю, как я попал сюда. Тороплюсь выбраться, пока не вернулись хозяева. Иду, иду, а помещение все не кончается. Навстречу женщина идет, пожилая, неприбранная, на лице растерянность. Спрашиваю:

— Скажите, пожалуйста, где выход? Она мне:

— Где вошел, там и выходи. Говорю ей обиженно:

— Я к вам по-человечески обратился, а вы так враждебно реагируете… Почему?

— Потому что я умерла, — вдруг отвечает она.

И я сразу прозрел: значит, вон где я, в стране мертвых. Открытие это не напугало меня — скорее, раздосадовало: почему я не помню обстоятельств своей смерти: как, где, когда?

После длительных блужданий в помещении-лабиринте оказался на улице незнакомого городка, довольно многолюдного, но тихого, спокойного. Когда я обращался к встречным с вопросом: «Это мир мертвых?» — они смущались и уходили от ответа, но в целом вели себя приветливо, доброжелательно.

Сон был поразительно реален. Гляжу, идет один мой приятель, коллега, которого наяву видел несколько дней назад живым и здоровым. Окликаю его:

— Юрий Семенович, здравствуй! Ты что, тоже умер?

Тот остановился, смотрит на меня непонимающе. Подхожу ближе — не он, обознался я, просто очень похожий на него человек.

Или такой эпизод: бросается ко мне девочка, лет четырнадцати, радостная, светлая, возбужденная:

— Я вас сразу заприметила! Хорошо, что опять к нам пришли. Мы по вам так скучали…

Я напрягаюсь, пытаюсь вспомнить — кто такая, откуда меня знает, а она:

— Не узнаёте? Помните, вы инспектором районо работали, приезжали в нашу деревню школу проверять. У нас в доме остановились. Лошадь ваша в углу двора стояла, к телеге привязанная. Вы каждый день ездили на озеро верхом поить ее. А мы, ребятишки, следом бежали… Вспомнили?

Прожил я в том сне значительную часть своей жизни. Работал, имел друзей, родственников, семью, испытывал радости и горести, порою скитался где-то далеко от дома, что-то искал, возвращался, потом опять куда-то надолго уходил…

Конец сна выглядел знаменательно и символично: иду я чуть в гору, по широкой торной дороге, впереди в туманной дымке маячит какое-то селение. Мне во что бы то ни стало надо туда попасть. Зачем, почему — не знаю. Рядом со мной идет милая, красивая женщина. Просит, умоляет:

— Останься, не уходи. Здесь ведь так хорошо. Все тебя любят, и я тоже…

Мне не хочется уходить, мне нравится моя добрая симпатичная спутница, но что-то отчуждает меня от нее — какая-то фанатичная обреченность, какой-то роковой долг. Наконец, я выхожу за туман и… просыпаюсь в квартире новосибирского родственника в гостиной на диване.

Просыпаюсь с ощущением, будто из реальной, настоящей жизни