Книга Принц вечности - Михаил Ахманов

Печаль сжимала сердце Дженнака. Его корабль, его алый сокол, прилетевший из Бритайи, его гордость и слава!.. Конь, пронесший его по водам, оседлавшая ветер стрела, покоритель бурь со стройными мачтами и красными парусами!.. Ягуар, схватившийся с ураганом, колыбель, навевавшая тихие сны… Его корабль!.. Его люди!.. Бриты и одиссарцы, стрелки и мореходы, мастера течений и ветров, рулевые и навигаторы!.. Его люди, его воины! Они гибли, а он, их вождь, стоял на каменных ступенях храма и глядел на их смерть, на погребальный костер, пылавший в гавани Цолана, за широкой и длинной Торговой площадью, за пирсами и причалами, за испуганной стайкой купеческих суденышек, безлюдных и сбившихся у берега темной кучей…

Он стиснул зубы и запел песню без слов, Прощальный Гимн, каким провожают павших в бою. Ирасса, по левую руку от него, подхватил мелодию, потом запел Уртшига, раскачиваясь и отбивая ритм обнаженным клинком, потом - Амад, сменивший лютню на тяжелый боевой топор, потом другие воины, копьеносцы, опустившиеся на колени в первом ряду, и стрелки, стоявшие во втором. Еще выше, на террасе и у самого входа в храм, толпились молодые жрецы в коричневых и серых одеждах, с дротиками и дубинками, разысканными неведомо где, и десяток храмовых стражей, по виду тайонельцев и арсоланцев. Они тоже пели, и Гимн, печальный и грозный, летел к морю и к атлийским кораблям словно вызов на бой.

Уже двенадцать галер прорвались к причалам, и с них, сминая воинов Чичен-те, потоком стремились тасситы. Столько же пошли на дно или горели, разбитые и подожженные снарядами "Хасса"; на месте затонувших судов плавали весла, обломки рей и мачт с цеплявшимися за них людьми, а с борта горевших кораблей то и дело срывались в воду огненные клубки, и каждый был отлетавшей в Чак Мооль жизнью. Остальные шесть галер вели перестрелку с "Хассом", не пропускавшим их к берегу, и было ясно, что три из них обречены. Пакити любил крепкое вино и не любил нарушать приказов; если сахем велел потопить половину атлийцев, то половина и будет потоплена. На глазах Дженнака одна из галер вдруг вспыхнула синим огнем, и над бухтой раскатился оглушительный грохот: видно взорвались бочонки с громовым порошком. И тут же откликнулся "Хасс" - его горн пропел победную ноту, смолк, и четыре уцелевших ствола выплюнули дымное рыжее пламя.

Прощальный Гимн отзвучал. Амад, стоявший у Дженнака за спиной, молился - то на бихара, то на одиссарском, то на бритском, призывая поочередно милость Митраэля, грозного Коатля и Куула; всем им полагалось принять павших в свои чертоги, омыть их раны волшебными водами, поднести вина забвенья, дабы умершие не так горевали о детях, родичах и друзьях, покинутых ими на земле. Некоторое время Дженнак слушал эту странную молитву, потом сказал:

– Отчего ты поминаешь только трех богов? Ты побывал в Нефати и во многих других странах, и в каждой есть кто-то, встречающий погибших воинов по ту сторону Великой Пустоты. Ты ведь знаешь их имена?

– Да, - произнес Амад после недолгого молчания. - Да, знаю. Но Митраэль бог моей родины, а про Коатля и Куула я узнал в Бритайе, где были добры ко мне, и где испил я мед дружбы после многих лет неволи. Ведь в Нефати и в других местах я был рабом! И я не хочу обращаться к их богам, ибо не боги они, а демоны. К чему призывать их, особенно сейчас, светлый господин? Сейчас стою я в святом месте, гляжу на гибель храбрецов, и сам готовлюсь к гибели, и душа моя спокойна. Спокойна, как в объятиях любимой!

– Спокойна? - Дженнак обернулся к нему. - Но ведь ты не нашел того, чего искал? Того племени, справедливого и мудрого, не признающего войн и не ведающего рабства… Разве не так?

По тонким губам Амада скользнула улыбка.

– Зато я нашел другое… тебя, мой господин, и славного воина Ирассу, и Уртшигу, и прекрасную тари с изумрудными глазами, что живет в Сериди… Нашел немало! Разве не так?

Теперь Ирасса тоже повернулся к Амаду.

– Что ты толкуешь про тари и ее глаза, певец! Главное, ты нашел нашего лорда. Ведь он особенный человек, клянусь Священным Древом! И сейчас ты держись поближе к нему и делай, как я. Не отставай!

– Не отставай? - Глаза Амада округлились. - Что это значит, мой храбрый воин?

– Ха! Сам не можешь сообразить? Если господин наш падет, поторопись за ним следом, чтобы не потеряться во мраке и темноте. Я уж не ведаю, кто нас там поджидает, твой Митраэль, мой Куул с Келайной или Шестеро Кино Раа, но светлому вождю выбрать верный путь полегче, чем нам с тобой. Если уж Кино Раа построили мост из радуги, так это для него! И пойдет он, куда нужно, а мы - за ним, и минуют нас муки и страдания средь раскаленных углей и всяких хищных тварей. Лорд нас и там защитит! - Ирасса ткнул пальцем в землю, а глаза поднял к небесам, будто не решил еще, куда отправится после смерти.

– Корабль тонет, - произнес Уртшига, и Дженнак бросил взгляд на море.

Взорвавшаяся галера атлов исчезла, еще три пылали, объятые пламенем от носовых таранов до башенок на корме, а две уцелевшие спешили к берегу, стараясь держаться подальше от гибнущего корабля. Орудия его молчали, гордые мачты рухнули, палубы провалились, и из середины выхлестывал дымный багровый фонтан, словно "Хасс" вдруг превратился в огнедышащую гору, каких много в Шочи-ту-ах-чилат и в стране атлийцев. Вероятно, живых на нем не осталось, а если кто и был, то одни лишь умирающие, потерявшие сознание, готовые сделать первый шаг по дороге в Великую Пустоту. Дженнак, на мгновенье прикрыв глаза, потянулся к своему драммару, но не почувствовал ничего, ни предсмертных страданий, ни мук, ни боли, ни отчаяния… "Хасс" уходил, как положено воину, примирившись с судьбой, без гнева в сердце, без страха перед вечностью.

– Да будет милостивы к вам боги, - прошептал Дженнак, коснувшись левого плеча и дунув на ладонь.

– Надо бы и нам поспешить, - деловито заметил Ирасса. - Ты, мой лорд, велел Пакити, где драться и как, и сколько поганых лоханок спалить, а вот не сказал, чтобы он нас дожидался - и сам он, и все парни с "Хасса". Ведь полезут сдуру в угли или в болото со змеями, а ты приглядел бы дорожку получше, путь из лунного света и утренней зари…

– Не я выбираю дороги в Чак Мооль, Ирасса; каждый получит то, что заслужил. И пока стоим мы здесь, а не на тех дорогах, думать будем не о смерти, а о победе.

– О победе… Ну, господин мой, думать я буду, раз так велишь, однако… - Ирасса сделал неопределенный жест в сторону гавани, где тасситы резали последних воинов Чичен-те.

Майя проигрывали это сражение, и не потому лишь, что было их вчетверо меньше. Народ сей веками жил в мире, ибо Юката считалась Священной Землей, и чужеземцы приходили сюда торговать, или поклониться храму, или выучить звучный майясский язык, или с иными благочестивыми целями; но не ступала нога захватчика на юкатский берег, не строились тут крепости и боевые корабли, и не держали владыки городов больших армий; каждый правил своим уделом, молился богам, собирал торговые пошлины, копил богатства и не посягал на земли соседа. Воины майя были больше стражами, следившими за порядком, и почетными охранниками при своих владыках, чем солдатами. Они не носили панцирей, даже хлопковых, не умели сражаться в строю, стрелять из арбалетов и бросать дротики, и палка, которой били провинившихся, была им привычней меча.