Книга Блеск и нищета шпионажа - Михаил Петрович Любимов

— письмо все-таки взяли с обещанием «принять меры», если вдруг по каким-то неимоверным причинам жена окажется на территории СССР, — конспирация в стиле боевой дружины страны дураков.

Разве кому-нибудь могло повредить завершившееся дело Абеля, ведь оно уже шумно выплеснулось на весь мир! Или думали о вечно наивных и простодушных советских гражданах, считавших, что все это дело — происки империализма?

Писал он сдержанно, сообщал о здоровье, о своих занятиях живописью и математикой, просил не беспокоиться, интересовался дочкой. Вскоре пришло подтверждение получения письма — все-таки эпоха Хрущева отличалась от деспотизма Сталина, — затем ответ, завязалась переписка.

История обмена Абеля — это целая бюрократическая эпопея, и, наверное, умер бы он в тюрьме, если бы не сбили в советском небе американского летчика Пауэрса. Между прочим, президент Эйзенхауэр и не думал отрицать факт шпионажа и добавил, что русские тоже этим занимаются: например, полковник Абель.

Пресса тут же подбросила идею: а почему бы не поменять Абеля на Пауэрса?

Но все это произошло гораздо позже, до этого идеи обмена бродили только в головах Абеля и Доновэна. И дело не в том, что в КГБ работали бесчувственные истуканы — таких полно везде в разных пропорциях, просто известна была установка: любое публичное признание шпионажа — подрыв самой передовой внешней политики.

Но истина все-таки торжествует, правда, у нас в стране почему-то с мучительной затяжкой.

Призывам обменять Абеля на Пауэрса в советских верхах вняли, но проформу соблюли в любимых традициях, переговоры сначала вели через немецкого адвоката и в ГДР, и конечно же страшное слово «КГБ» никто не употреблял.

Вообще все хождения Доновэна в ГДР, вся история переговоров и обмена очень напоминают попытки пробить головой наш родной райисполком, пытаясь доказать, что именно три, а не две урны спасут двор от вечного мусора.

Но Доновэну это удалось.

Их обменивали на мосту, разделявшем два Берлина. Так меняются жулики, баш на баш, постоянно ожидая подвоха друг от друга, по обе стороны стояли машины с вооруженными людьми…

Первые годы об Абеле молчали, потом полуоткрыли рты. Кожевников бойко написал роман «Щит и меч» о герое-разведчике, под видом немецкого офицера работавшем в тылу врага, вроде бы об Абеле, хотя достоверно известно, что в то время Вилли Фишер обучал радиоделу молодых чекистов в Москве, радуясь, что его восстановили в органах после увольнения во время чисток в тридцать седьмом. (Хорошо, что не расстреляли.)

Прибыв в Москву, Абель прекрасно понимал, что его карьера не взлетит к небесам, — по правилам, существовавшим в КГБ, нелегалов и прочих, попавших в подобные обстоятельства, брала в жестокую разработку наша контрразведка как потенциальных шпионов — наверное, даже опасался, что его посадят, как в свое время Лео Треппера, вернувшегося из Франции.

Абелю не дали никаких высоких должностей, но отметили наградами и использовали для обучения сотрудников и консультаций.

Он всегда был предельно осторожен и сдержан, привык к жесткой самодисциплине, ко всем правилам кагэбэвской игры. За границей он был одинок и никому не открывал свою душу, да и на родине он верил только своей семье.

Однажды Доновэн не без язвительности спросил у Абеля, почему СССР глушит «Голос Америки», сообщавший о процессе над ним, на что полковник вполне в советских традициях ответил, что «не всегда в интересах народа сообщать о тех или иных фактах» и «правительство лучше знает, что важнее для народа». Возможно, он говорил искренне, хотя его приятель Хенкин вспоминает Вилли, читавшего самиздат и сказавшего на смертном одре своей дочери: «Помни, что мы все-таки немцы…»

Умер он от рака через несколько лет после возвращения, имущества оставил после себя немного: отдельную двухкомнатную квартирку на проспекте Мира и убогую дачу.

Скромный, порядочный человек с судьбою, удивительно схожей с судьбами тысяч тех, кто поверил в Идею и слепо шел за вождями, не сомневаясь, что творит правое дело. Обыкновенный труженик, не богаче и не счастливее большинства своих сограждан, которых перемолола всесильная Система.

Генерал Орлов

Анн-Арбор, где разместился Мичиганский университет.

Феоктистов расплатился за такси, вошел в здание университета и подошел к аудитории, где заканчивал читать лекцию лысый старик. Краем глаза заглянул в листочек бумаги из личного дела, хранившегося в особо секретном секторе архива КГБ. «Среднего роста, атлетического сложения, нос перебит, лысоватый, носит седые короткие усы. Твердое выражение лица, решительные манеры. Резкие жесты и движения, твердый взгляд. Отлично владеет английским с американским акцентом, более-менее говорит по-немецки, может изъясняться на французском и испанском».

М-да, усов уже нет, время неузнаваемо изменило человека, но все же это он, враг народа генерал Орлов.

Сложная операция, посмотрим, как он будет реагировать на встречу…

До конца лекции оставалось минут пятнадцать, и Феоктистов, решив не маячить около аудитории, ушел в другое место. Когда через десять минут он возвратился, аудитория уже опустела и Орлов исчез.

Боже, какая неудача, теперь придется контактировать с ним по домашнему адресу, что всегда сложнее и может привлечь внимание соседей.

Прибыл туда. Орлов жил в многоэтажном доме с консьержкой. Не желая объявлять свою фамилию, Феоктистов нырнул в магазин рядом в надежде дождаться, когда в дом пойдут другие. Ему повезло: трое ребятишек направлялись к двери, а тут еще на асфальте появился котенок. Находчивый разведчик ухватил его и спросил у ребят, не их ли это милое существо. Тут же один из ребятишек подбежал за котом, они вежливо пропустили Феоктистова к лифту. Консьержка, естественно, решила, что он идет с ребятами, и вопросов не задавала.

Феоктистов выпустил ребят из лифта, поднялся на последний этаж, а потом спустился вниз (соседи не должны слышать стука двери лифта, многие тут же подскакивают к глазку) до квартиры бывшего генерала НКВД, за которым КГБ охотился уже пять лет.

Сердце его билось так громко, что, казалось, это слышал весь дом. Осторожно постучал в дверь и отошел от глазка. Звякнули несколько замков и засовов, дверь приоткрылась на железной цепочке — это был тот самый исчезнувший лектор.

«Могу я видеть мистера Орлова?» — «Кто вы такой?» — «Феоктистов Михаил Александрович, я привез вам письмо от старого друга».

После паузы Орлов открыл дверь и впустил незнакомца, который тут же заявил, что привез письмо от его друга Про-копюка, с которым они служили в Барселоне.

Орлов взял письмо, однако добавил, что, видимо, произошла ошибка, такого человека он не знает…

И тут в комнату с криком влетела седая женщина и потребовала предьявить документы. Он достал дипломатический паспорт советского сотрудника ООН, она напряглась