Книга Блеск и нищета шпионажа - Михаил Петрович Любимов

Михаил Петрович Любимов

Блеск и нищета шпионажа

«Эх, если бы не нужда в пенсии, я бы порассказал хорошего про всех этих господ».

С. Зубатов, начальник Охранного отделения

Вступление

Блеском и нищетой поражены все профессии, это касается не только почтенных куртизанок. Одни хирурги великолепно трансплантируют сердце, другие забывают скальпель в кишках, одни пилоты штурмуют космос, другие по разгильдяйству врезаются в дерево, а политики… в общем с ними тоже все ясно. И так везде в той или иной степени.

Шпионская профессия предмет особой секретности, вокруг которой существует масса домыслов и предубеждений. В собственном стане шпионы носят гордое звание разведчиков, а разведчики противника по традиции считаются шпионами. Впрочем, разницы тут никакой нет, скорее это эмоциональная окраска. Разведка или шпионаж охватывает самые широкие сферы человеческой деятельности: тут и войсковая разведка, когда требовался «язык», и космическая разведка, и авиаразведка, и научно-техническая, и электронная, и наружное наблюдение, и подслушивание, и политическая разведка с вербовками и перевербовками… черт ногу сломит во всех видах шпионской деятельности.

Да и отношение к ней разное: одни делают культ из шпионажа, восхищаются Джеймсом Бондом или Штирлицем (оба не имеют с реальностью ничего общего), других при слове «шпионаж» начинает трясти, и они валят все политические и экономические трудности в стране и мире на зловредные спецслужбы. Почти всем свойственно невежество в делах разведки. Профессионалов это раздражает, хотя интуитивно они на стороне тех, кто славит: это утоляет амбиции героев невидимого фронта, обреченных обычно на неизвестность.

Но почему мы неспособны встать на срединный путь? Почему восстаем против принятия блеска и нищеты как естественных соседей? Разве бывают герои без недостатков и разве не сверкают даже в отпетых негодяях искры добродетели?

Разведка весьма часто совершает просчеты, самый поразительный пример — это перестройка в СССР, которую не смогли предвидеть ни ЦРУ, ни КГБ. К тому же разведка не самостоятельное учреждение, а подчинена политическому руководству, это и хорошо, и плохо. Представим себе, что Сталин после каждого донесения Зорге о предстоящем вторжении Гитлера в СССР (а таких сообщений было несколько) объявлял бы всеобщую мобилизацию и выдвигал бы дивизии к западным границам. И наоборот, скептицизм Сталина в отношении многочисленных сообщений агентуры о предстоящей войне привел к быстрому продвижению германских войск к Москве, растерянности и множеству военнопленных.

В поисках оправдания войны с Ираком политическое руководство США и Великобритании вынудило свои разведки пойти на фальсификацию и приписать Саддаму самые зловещие планы, которые до сих пор на подтвердились. Впрочем, все уже забыли об этих фальшивых предлогах, а ситуация в Ираке продолжает дестабилизировать весь регион.

Блеск и нищета.

Мне довелось кое-что подсмотреть и в разведке, и в жизни.

И не только и не столько фасад, сколько подноготную, когда «друг народа» на деле — взяточник, а пьяница и прощелыга внезапно оказывается героем. Шпион как человеческая фигура постоянно был главным объектом моего интереса. Как сказал один известный писатель: «Душа шпиона — это некоторым образом слепок с нашей души».

Шпионаж бывает героическим, чего стоит хождение по лезвию ножа Дмитрия Быстролетова, игравшего порой роли и английского лорда, и венгерского графа, или партизана-разведчика Николая Кузнецова, выдававшего себя за немецкого офицера!

Шпионаж бывает драматическим. Многие советские разведчики кусали губы, когда Центр приказывал им рапортовать о благотворном влиянии речей генеральных секретарей КПСС на развитие международных событий.

Шпионаж имеет и комический ракурс: «Связная была одета в красный купальник со звездой на груди и держала в руках газету «Правда». «Который час?» — спросил Штирлиц. — «Я забыла часы на Лубянке». Это был пароль».

О шпионаже приятно пофилософствовать, как это сделал Иосиф Бродский в эссе о Киме Филби (признаюсь, что я совершенно ничего не понял, — мозги, видно, еще не дозрели). Поэт Томас Стернз Элиот определял разведку, как «wilderness of mirrors» — пустыню зеркал или, если проще, множество зеркал. О, эти бесконечные зеркала, отражающие лишь по кусочку истины! Как неимоверно сложно соединить фрагменты в одну связную картину, учитывая при этом, что правительство перегружено сведениями из других ведомств, и нужно стремиться к проклятой лапидарности, хотя душа стремится к «Войне и миру».

Где ты, Истина? Или прав Пушкин, утверждавший, что правды нет, а есть любовь и воля?

Но я пытался что-то нащупать среди блеска и нищеты, заранее зная, что смогу взглянуть лишь на кусочек айсберга, затаившегося в темных глубинах.

Я пытался…

Дорога в ад, как известно, вымощена лучшими намерениями.

За гламурной кулисой

Убийство Троцкого, или Лев и кролики

То кровь от смертных мук распятых вечеров

Пурпурностью зари с небес сочится дальних…

Сочится из болот кровь вечеров печальных,

Кровь тихих вечеров, и в глади вод зеркальных

Везде алеет кровь распятых вечеров.

Эмиль Верхарн (Любимый стих Николая Бухарина)

Торговое судно «Советская Россия» облегченно болталось у гаврской пристани, таможенники постепенно сворачивали работу и, прыгая под мелким дождиком, бежали за стойку бара хлебнуть кофе или перно.

Серов дотянул последний ящик до заасфальтированного причала, поставил его на тележку, которую тут же уволок мулат в комбинезоне, вытер пот со лба, содрал с себя ватник и майку и подставил лицо и грудь под охлаждающий небесный душ. Даже Аполлон померк бы рядом с тридцатилетним красавцем: густые темные волосы, широкие брови, сросшиеся на переносице, карие глаза с зорким прищуром, крутые мускулистые плечи и прочие прелести, приводившие в трепет всех секретарш ОГПУ-НКВД.

Он возвратился на судно, переоделся в форму моряка советского торгового флота и трижды постучал в каюту, которую тотчас открыл уже ожидавший его немолодой человек с беспокойными глазами, носивший фамилию Красовский и числившийся на судне помощником капитана.

Закрыв дверь на ключ, он достал из-под спального сиденья саквояж.

— Тут все, что нужно, можешь не проверять.

Но Клим Серов привык проверять и потому внимательно изучил содержимое чемодана.

— Ты управишься до нашего отплытия? — Красовский был серьезен, как филин.

— Если не будет накладок, — ответил Клим, спустился по трапу в своей форме бравого моряка и вразвалку, слегка поигрывая саквояжем, побрел по портовой части города, отмахиваясь от сутенеров и проституток и без всякого интереса скользя взглядом по разноцветным витринам.