Книга Разделенный город. Забвение в памяти Афин - Николь Лоро

О процессе как борьбе

Прежде чем углубиться в эту тему, следует все же вкратце напомнить несколько базовых черт афинской процессуальной практики, но, разумеется, я ни в коем случае не буду пытаться дать исчерпывающее описание позитивного правосудия в демократическом городе[950].

Мне представляется необходимым напомнить несколько принципиально важных фактов: что подавляющее большинство дел, как частных, так и публичных[951], разбираются в народных судах[952] по инициативе любого гражданина – то есть частного лица, хотя, судя по всему, в отдельных случаях тот или иной магистрат мог выступать в качестве обвинителя. Что процессу предшествовала anákrisis (ее можно приблизительно перевести как «следствие») между сторонами перед магистратом, но на деле он часто следовал за (частным или публичным) арбитражом – к этому я еще вернусь. Что противники должны были сами защищать свое дело с помощью своих свидетелей и, при случае, sýndikoi (они помогают слабому в красноречии тяжущемуся, выступая в качестве друзей или союзников, когда наступает его черед говорить, но никоим образом не являются адвокатами). Что судьи – граждане, уполномоченные судить просто в силу того, что они граждане, избранные по жребию, чтобы осуществлять эту гражданскую функцию, за которую они должным образом вознаграждались, – не имеют никакой другой роли, кроме выслушивания и голосования, и, так же как и магистрат, проводивший anákrisis и руководящий процессом[953], не могут вмешиваться и допрашивать стороны. Наконец, что приговор закрывает дело без возможности какой-либо апелляции[954]. Таким образом, строго ограниченный во времени, процесс, который подобно аристотелевскому объекту включает в себя начало, середину и конец, организует вплоть до ее финала упорядоченную борьбу двух противников.

Если точнее, как это продемонстрировал в своем глубоком анализе Луи Жерне, процесс сам по себе является борьбой (agōn)[955], независимо от того, унаследован ли этот агонистический характер из далекого прошлого, как считал великий историк греческого права, или же он является структурным для афинского процесса в противоположность процедурам арбитража. Итак, открытая борьба между двумя противниками, строгим образом уравненными между собой: одно и то же время речи (одинаково ограниченное) для каждого из двух и, от начала и до конца процесса, одни и те же жесты для истца и ответчика, например принесение клятвы – речевой акт против речевого акта, – поскольку перед молчащими судьями все разыгрывается только между сторонами; именно поэтому «доказательства, согласно духу агона, и особенно доказательство клятвой, адресованы противнику: они предназначены для того, чтобы принудить и убедить его»[956].

Поэтому, чтобы охарактеризовать процедуру, которая оставляет за судьей одну-единственную функцию быть «разделяющим[957] надвое» (dikhastēs)[958], поскольку он решает в пользу одного или другого утверждения, а члены трибунала, голосуя, разделяются между собой (напомним, что у Ксенофонта судьи «разделяются надвое в своих голосах» díkha psēphizómenoi; кроме того, следовало бы вспомнить о diaphorá, термине для голосования[959], столь близком diáphoron, обозначающему разногласие), вокабулярий разделения повторяется снова и снова, о чем свидетельствует избыток терминов на dia-[960], особенно тех, что обозначают решения судей: так обстоит с diaireīn («делить», «производить раздел», отсюда «решать») и diagignōskein («судить между двумя противоречащими притязаниями»), вплоть до того, что благодаря добавлению dia- слово krísis, термин как для решения, так и для выбора, интенсифицируется в diákrisis[961]. Тем не менее krínein и само по себе является принципиально важным глаголом для решения, понятого как разделение.