Книга Голубая роза - Яна Темиз

– Менеджер по персоналу? Есть и такой. Но без согласия со мной он ничего не делает. А вашей Аксу в моих списках нет, – завершил разговор старик Орхан.

«Хорош, – думал Кемаль, – экзаменует, надо же! Такого не пошантажируешь, зря эта девчонка или кто она там за это взялась. Похоже, плохо его знает. Такой бы и убил, если бы ему было надо».

Господин Орхан между тем проводил его до двери, и Кемаль в который раз с похожим на восхищение чувством смотрел, как он ловко управляет своим креслом. Старика легко было представить за рулем хорошего быстрого автомобиля, даже за штурвалом самолета. Личного, конечно. Он бы с такой же легкостью управлял им своими сильными, не утратившими подвижности руками, как этим своим небольшим и единственно доступным ему средством передвижения.

«Честное слово, – бросая взгляд на руки старика, на одной из которых блестело массивное, необычной формы обручальное кольцо, подумал Кемаль, – не будь он беспомощным калекой, не встающим с кресла, он бы запросто мог хоть кого задушить такими руками. Сам. Но его кресло – его алиби, ничего не поделаешь…»

Глава 23. Лгуньи

«Надо еще купить торт», – думал Кемаль, спускаясь по лестнице.

Он точно знал, к кому он сейчас пойдет и что скажет. И к кому отправится потом. Последовательность действий стала ему ясна – лишь бы хватило времени до встречи с Айше. Отменить которую его не заставила бы даже перспектива собственноручно поймать убийцу.

«Почему она сказала «после семи»? Старик говорит, она вернется в шесть. Да мало ли почему? – ответил он сам себе. – Нельзя во всем видеть криминал. Она придет усталая, захочет переодеться, отдохнуть, принять душ, а потом уже принимать гостей. Или у нее сегодня изменилось расписание, или она собирается зайти в магазин. Или заняться стиркой, уборкой, готовкой – какими-нибудь милыми женскими делами, при которых не должен присутствовать посторонний. Посторонний… вот именно. Кто ты ей, чтобы она хотела тебя видеть в ту же минуту, как придет с работы? Занимайся лучше делом, детектив Кемаль».

Он спустился на один этаж.

За дверью Сибел слышался плач ребенка и воркующий голос матери, убеждающий малышку, что так горько плакать нет никаких причин, «вот мамочка, здесь, вот твоя соска, и молочко сейчас тебе дам, вот бутылочка, видишь? а это чья игрушка? ну-ка посмотрим, кто это? котик? кто так плачет? а котик не плачет…» Бессмысленные, старые как мир слова, плохо складывающиеся во фразы, ибо главное в них не смысл, а голос матери, полный любви, который их произносит. Нет, к Сибел он не пойдет.

Из-за двери дизайнера с оголенной спиной слышались негромкие голоса, но разобрать, кто и о чем говорит, было невозможно: плач ребенка заглушал все более тихие звуки. Но Кемаль все равно планировал спуститься еще на один этаж. Если повести себя правильно, можно кое-что узнать.

Его внимание неожиданно привлек какой-то звук. Да, точно, собачий дай. Он снова поднялся на несколько ступенек, чтобы убедиться: это из квартиры Дениз. Значит, вот где проводит время мадам Фатош со своим рыжим спаниелем. Или это кокер? Какая разница…

Потом надо вернуться и побеседовать с ней. Что-то она сама скажет про вторник? И будет ли завтра возможность проверить ее алиби, которое она наверняка припасла – если не для полиции, то для мужа? Разговорить всех этих косметичек, парикмахерш, маникюрш, портних – занятие не для слабонервных. Они либо немы как рыбы, боятся сказать лишнее о богатом клиенте; либо болтливы так, словно провели год в одиночной камере. Вряд ли начальство поручит (поручит? нет! позволит!) ему проверять алиби супруги значительного лица безо всяких веских причин. Даже если ее муж сам об этом просит. Пусть нанимает частного детектива – у полиции есть чем заняться, кроме слежки за его молодящейся женой.

Госпожа Мерием открыла почти в то же мгновение, как он нажал кнопку звонка. У двери, что ли, стояла? Непохоже, что куда-то собралась: одета по-домашнему.

– Добрый день, госпожа Мерием. Вы позволите мне войти?

– Да-да, разумеется, пожалуйста.

Она снова провела его в небольшую комнату, где ему было трудно не то что сесть в указанное ею кресло, а даже дышать. Разве можно иметь столько безделушек и сувениров? Он пригляделся: среди окружавших его вещей были довольно дорогие хрустальные и фарфоровые вазочки и зверюшки, а с ними соседствовали дешевые тряпичные куклы и букетики из засушенных цветов. Вышитые салфеточки, соломенные корзиночки, маленькие картинки в простеньких рамочках…

«Она ведь учительница! – вдруг сообразил Кемаль. – Наверное, это все подарки! – он вспомнил, как 23 ноября* всегда обращал внимание на школьников, несущих букеты и небольшие пакетики или коробочки, перевязанные ленточками… он и сам когда-то давно носил букетики и рисовал открытки. – Живет воспоминаниями? Похоже на то… Буду примитивно льстить, вдруг поддастся?»

Он наткнулся взглядом на неподвижно сидящую в соседнем кресле белую кошку: оказывается, она здесь и была, но Кемаль не заметил ее, застывшую между двух диванных подушек – тоже белых, кружевных.

Кошка не отвела глаз, и ему показалось, что зверь видит его насквозь со всеми его человеческими хитростями и слабостями и презирает его за это. За его намерения обмануть ее хозяйку, подкупить ее лестью, расположить к себе.

«Хорошо, что эта зверюга не говорящая», – промелькнуло у него в голове, и он тут же обратил эту летучую мысль себе на пользу.

– Ваша красавица смотрит так, словно вот-вот заговорит. И, по-моему, я ей не нравлюсь, – Кемаль знал, что владельцы домашних животных никогда не упустят случай поговорить о своем питомце. К счастью для него, он не сделал попытки погладить кошку, не стал звать ее к себе или брать на руки. Сделай он это – никакая лесть не расположила бы к нему госпожу Мерием. Но ничто в его позе не выдавало намерения позволять себе такие вольности, и хозяйка любезно улыбнулась:

– Она не очень любит посторонних. Нервничает. Но вы не обращайте на нее внимания, и она успокоится.

– И заговорит? – попытался продолжить свою шутку Кемаль.

– Посмотрим, кто знает? Кошки – существа загадочные, – поддержала его старушка.

Впрочем, почему «старушка»?

Кемаль удивился, что мысленно назвал ее так: ей ведь немного за пятьдесят, еще не старая женщина. Почему же она производит такое впечатление? Странно. Фатош, наверное, не намного моложе, а держится совсем иначе. Внутренний возраст – это в нем все дело, решил Кемаль.

– Госпожа Мерием, – приступил он к самой трудной части беседы (угадать бы верный тон!), – я пришел к вам, потому что вы произвели на меня впечатление интеллигентной, умной, образованной женщины. Поэтому я прошу вас мне помочь. Если бы речь шла об ординарной домохозяйке, я бы, разумеется, ничего подобного ей не сказал. Но к вам я почувствовал невольное уважение, поэтому считаю недостойным вас обманывать. Я хочу спросить вас прямо: зачем вы мне солгали?

«Ну вот, самое главное сказано. Теперь надо дать ей понять, что я ее не осуждаю. Чтобы ей не было стыдно».