Книга Волшебный дом - Джеймс Герберт

Мидж билась в его руках, не в силах кричать, поскольку рука сжимала ей горло.

Я шагнул к ним, и Кинселла сильнее сдавил ее шею, так что Мидж закатила глаза.

— Еще один шаг, и я прикончу ее, — дружелюбно предупредил он.

Я отступил и поднял руки. Мне ничего не оставалось. Колокольчик внизу звонил все настойчивее.

— Не дури, — посоветовал Майкрофт.

Пожав плечами, я протиснулся мимо него в прихожую. Сумасшествие, твердил я про себя, спускаясь по лестнице. Все это дурацкое приключение было совершенным и невероятным сумасшествием.

И если эти психи все равно нас убьют, почему бы мне не попытаться сбежать, когда я открою дверь? По крайней мере, я доберусь до полиции. Однако ключи от машины остались наверху, в суматохе я выронил их. Впрочем, тот, кто звонил, мог приехать на своей машине. Схватить его и бежать, поехать в деревню и вернуться с подмогой — вот что надо сделать. Но оставить Мидж одну в руках этих ненормальных? На этот вопрос даже не требовалось сознательного ответа.

Ступенька подо мной проломилась, и я вдруг сел, провалившись ногой в ковер. По движению наверху я понял, что один или двое синерджистов притаились за углом, подслушивая, чтобы сообщить, если я, открыв дверь, поведу себя не так, как надо.

Колокольчик замолк.

Я был в совершенном отчаянии.

Тут в дверь заколотили.

Я встал, преодолел последние ступени, пересек кухню и без колебаний подбежал к двери. Дверь уперлась в раму, как будто кто-то снаружи злился и не желал ждать, отчаянно стремясь внутрь. Я коснулся верхнего засова, и мои пальцы замерли на холодном металле: я вдруг понял, кто там. Не знаю, как я это понял, но просто понял. Моя рука словно сама собой опустилась, и я уставился на дверь.

Она уже давно пыталась добраться до нас.

Мой страх достиг нового апогея, поднявшись из чавкающей жижи ужаса, как покрытое тиной чудище из трясины.

Неужели я хотел встретиться с той фигурой, что наблюдала за нами издали? Хотел ли я нос к носу столкнуться с тем пустым, стертым лицом, стоять в шаге от нее? Хотел ли я ощутить этот гнилостный запах, смрад разложения, который уже отравил воздух в коттедже? Хотелось ли мне наконец встретиться с собственным ночным кошмаром?

А был ли у меня выбор?

Стук прекратился, словно она поняла, что я здесь и что сейчас дверь откроется. Я снова взялся за защелку и отодвинул ее, принуждаемый какой-то чужой, а не своей волей.

Мои пальцы скользнули по крашеному дереву к железной защелке внизу. Я отщелкнул ее и стал поворачивать.

— Нет!

Все еще согнувшись, я повернул голову и увидел, что у подножия лестницы стоит Майкрофт; что-то заставило его спуститься вслед за мной. По сквозившему в его приказе страху я понял, что он тоже знает, кто стоит за дверью.

— Не открывай!

Наверное, моя улыбка была нервной, и все же это была улыбка. Я повернул защелку, выпрямился и повернул ключ в замке. И открыл дверь.

И уставился на фигуру на крыльце, ошеломленный, не в состоянии говорить.

Потому что, конечно, опять ошибся.

Она прошла мимо меня, как всегда ворча.

— Я уже думала, вы не откроете, — пожаловалась Вэл и из кухни обернулась ко мне: — Я увидела машины снаружи и решила, что у вас вечеринка, но пришлось звонить и колотить в дверь целую вечность. Я уже хотела обойти дом с другой стороны.

Грубая Большая Вэл, в твидовом костюме, в тяжелых башмаках и толстых чулках. Пышная, усатая Вэл.

— Вэл, — каркнул я, но уже не злился, как прежде.

Ветерок из открытой двери охладил мою липкую от пота спину.

— Господи, у тебя такой вид, будто ты ожидал увидеть призрака Ты хорошо себя чувствуешь, Майк? Я приехала из-за того, что мы обсуждали сегодня днем. Знаешь, в этом есть что-то странное...

— Прогони ее! — взвизгнул Майкрофт.

По-видимому, Вэл заметила синерджиста сразу же, как зашла в коттедж, но только теперь обратила на него все свое внимание.

— Простите? — сказала она, и чуть раньше я бы поежился от этого тона и этого взгляда.

— Пусть она уходит.

Майкрофт говорил тихим, ровным голосом, но я чувствовал, что его гнев проходит. Что касается меня, я был рад ей, хотя и понимал, что присутствие Вэл никак не улучшит нашего положения. Как ни грозна она была, мы столкнулись с чем-то более серьезным, чем просто численный перевес.

— Майк, я прошу прощения, если оказалась некстати, но не был бы ты так любезен сообщить этому невоспитанному кретину...

Она снова повернулась ко мне, но когда взглянула в дверной проем у меня за спиной, ее негодование улетучилось.

Врывающийся через дверь ветер стал еще холоднее, принеся с собой едва заметный, характерно сладковатый запах.

На плечо мне сзади легла чья-то рука.

Боясь оглянуться, я все же повернул голову и заметил какую-то тень. Моей щеки коснулось ее дыхание.

И все-таки я обернулся.

Она была маленькая, гораздо меньше, чем я ожидал. Крохотная. И хрупкая. И у нее было самое старое и самое милое лицо из всех, что я когда-либо видел.

У нее были светлые глаза, даже светлее, чем у Мидж, и в них словно проплывали облачка. Ее губы были старчески тонкими, и уголки загибались вниз, но в то же время рот казался добрым, и морщинки в углах не портили его выражения. И несмотря на свою остроту, нос не выражал высокомерия, а только решительность и волю. На лице завитками и оврагами играли морщинки, и все же оно было ясным, неомраченным, полным жизни и сочувствия, как у матери Терезы, столько повидавшей и столько пережившей, что опыт въелся в эти морщины так же явно, как слова в книгу. На голову ее была накинута шаль, и разноцветные нити вились в грубой материи, не складываясь ни в какой определенный узор; выбившиеся из-под шали пряди белых волос рассыпались по плечам. На ней было длинное темно-серое платье с высоким воротником, как на «Портрете матери» Уистлера Флора Калдиан протянула вторую руку, так что теперь обе лежали у меня на плечах.

И с этим прикосновением я вдруг понял, сколько духовной энергии понадобилось Флоре, чтобы прийти сюда. Ее прошлая отдаленность, постепенное приближение к коттеджу было не более чем видимым (или призрачным) проявлением ее стремления материализоваться, аккумулированием психических сил, отливкой духовного существования в осязаемую форму. И каким-то образом я понял, что происходящее в Грэмери этой ночью позволило ей сломать последний барьер между духовным и физическим миром.

Я увидел все это в ее заоблачных глазах, словно эта дымка и была самими ее мыслями. И я понял, что ее присутствие согрело меня, как это бывало в прежние времена в Грэмери, когда ее фигура виднелась лишь отдаленной призрачной тенью.