Книга Соната незабудки - Санта Монтефиоре

Алисия исчезла на кухне в обнимку с Мерседес, а Леонора пошла на террасу вместе с матерью, отцом и бабушками.

— Ну, Леонора, расскажи, как тебе учится в Коулхерст-Хаус, — попросил Сесил.

Одри разлила холодный лимонад по стаканам и протянула один дочери, которая тут же жадно его опустошила.

— Мне нравится, — сказала она.

— Отлично, — ответил он. — А что насчет тети Сисли?

— Мне она очень нравится.

— Рад это слышать.

— У нее на поле живет целая семья цыган. Они ухаживают за ее садом и помогают собирать урожай. Я тоже им помогаю.

— Отлично.

— У них у всех очень странные имена. — В глазах Леоноры появился задорный блеск. — Панацель, Маша, Флориен и Равена… — перечислила она, а потом рассказала родным все о своих новых друзьях и поделилась мечтой стать цыганкой, когда вырастет.

Сесил слушал дочь вполуха, куда больше внимания уделяя жене. Одри выглядела потрясающе и лучилась искренней радостью. Теперь он сожалел, что отправил дочерей за границу. Он поступил так из благих побуждений, и они получат самое лучшее образование, но для этого ему пришлось пожертвовать своими отношениями с женой, и цена оказалась слишком высокой. С того момента, когда он объявил о своем решении отправить девочек в Англию, их отношения начали разрушаться. Сейчас это едва ли можно было назвать отношениями. Вне всяких сомнений, Одри предпочитала его обществу общество Луиса, и Сесилу оставалось только догадываться, как далеко они могли зайти. Он не был глуп и трезво смотрел на вещи. Он надеялся, что когда-нибудь она вернется к нему, и был готов дать ей столько времени, сколько понадобится. Так он поступал всегда… А пока что он находил отдушину в выпивке: алкоголь успокаивал боль и подпитывал надежду. Служа в армии, Сесил открыто противостоял любому врагу, но на этот раз у неприятеля в распоряжении было то, чем он не мог рисковать, — сердце Одри. Поэтому он прятал голову в песок, как здешние страусы, и надеялся, что все решится само собой.

Луис провел день у Гаэтано, чтобы Одри могла в полной мере насладиться общением с детьми. Он вернулся домой к ужину. Близняшки не обращали на него внимания, пока он не заиграл на пианино.

— Научи меня, научи меня! — потребовала Алисия, когда Одри рассказала ей, что в Мексике Луис работал учителем музыки. Леонора, которая уже начала брать уроки музыки в школе, показала ему, чему ее успели научить. И хотя маленькие пальчики взволнованной девочки часто ошибались, Луис был очарован.

— Ты станешь очень хорошей пианисткой, Леонора. А теперь попробуй сыграть вот это, — предложил он, садясь рядом с ней и беря первый аккорд. — А теперь вот так!

Вскоре они уже сидели плечом к плечу и играли в четыре руки.

— Я следующая, я следующая! — кричала Алисия, подпрыгивая на месте от нетерпения. — Я хочу научиться играть. И почему я не брала уроки в школе, как Лео?!

— Потому что не захотела, — ответила ее мать.

— А теперь хочу. Луис останется здесь на каникулы? — спросила она с надеждой.

— Я не знаю, спроси у него сама.

— Луис, ты останешься?

— Если захочешь, останусь, — рассмеялся он.

— При условии, что научишь меня играть на пианино, — сказала Алисия совершенно серьезно.

— Договорились! Если твои родители не против разделить со мной рождественский пудинг.

Одри тихонько засмеялась, Сесил напрягся. Девочки же были вне себя от радости.

— Тетушка Сисли приготовила нам пудинг и пирожки с рубленым мясом, так что у нас будет настоящее английское Рождество! — выпалила Леонора. — Знаешь, Санта-Клаус приедет сюда издалека!

— Что ж, я рад, — отозвался Луис. — Вы уже составили список подарков?

— Список подарков? — в один голос воскликнули близняшки.

— Ну, вам нужно написать список и сжечь его в дымоходе. Маленькие помощники Санта-Клауса получат его и смогут принести вам самые желанные подарки. Конечно, если вы вели себя хорошо! А вы ведь вели себя хорошо, не так ли?

— О да! — откликнулись девочки.

Алисия знала, что вела себя не лучшим образом, но если Санта-Клаус не слишком отличался от ее родственников, он все равно принесет ей подарки.

— Хватит дурачиться! Сходите за карандашами и бумагой, и мы займемся этим прямо сейчас. Нельзя терять ни минуты! — поторапливал Луис племянниц.

Девочки сломя голову кинулись в дом. Луис поймал взгляд Одри, смотревшей на него с огромной нежностью. Так ей следовало бы смотреть на Сесила. Но прошло уже много месяцев с того дня, когда она в последний раз удостаивала Сесила подобного взгляда.

Мерседес внимательно изучила черный шар, который почему-то называли рождественским пудингом, и нахмурила брови. Это был совершенно странный предмет, к тому же довольно тяжелый. Вроде пушечного ядра. «И шарахнуть может не хуже», — подумала она, с громким стуком опуская пудинг на буфетную стойку.

Лоро пронзительно закричал из своей клетки: «Те quiero, te adoro, te amo…»[21], а потом принялся издавать какие-то пыхтящие звуки. Тогда уж Мерседес не выдержала. Она слушала признания в любви Оскара, потому что они трогали ее сердце. Эти признания напоминали Мерседес о ее молодости, когда она лежала под грузным телом какого-нибудь симпатичного моряка или под тощим тельцем посыльного, слушая их пустые обещания, произнесенные еле дыша, с закрытыми глазами, и верила им. Она и сейчас продолжала их слушать, но верить больше не могла; она стала слишком стара и цинична для любви. Но в этом пыхтении не было ничего романтического или трогательного. Это были звуки плотской любви, животные звуки… На сей раз Лоро вышел за рамки дозволенного.

Она решительным шагом направилась к клетке, внутри которой Лоро метался, словно бы изнуренный соитием.

— Аххххх, — булькало в горле попугая.

— Лоро, с меня хватит! — завопила Мерседес, открывая клетку. — Я ощипаю тебя и сварю заживо, вот увидишь!

Лоро отбивался изо всех сил, но смуглая рука все-таки схватила его за костлявую шею. Идея с зеркалом, предложенная Алисией, сработала, и теперь его оперение стало гуще и засверкало, как прежде. Но Мерседес это ничуть не волновало: она собиралась избавиться от него раз и навсегда.

В кастрюле на плите закипала вода. Мерседес подвесила испуганную птицу так, чтобы ее обдавало паром. Лоро испустил полузадушенный хрип и вытаращил глаза, отражавшие ее собственное свирепое лицо. Попугай ждал смерти. Но Мерседес все-таки была доброй женщиной, и никогда не смогла бы причинить боль другому живому существу, каким бы несносным оно подчас ни становилось. Она опустила плечи, признавая свое поражение, и вытащила попугая из столба пара.

— Ты совершенно безмозглое существо, но неправильно было бы наказывать тебя за твою глупость. Бог создал тебя таким. Но о чем Он думал, создавая тебя, ведомо одному ему. И все же, каждая тварь божья священна, даже ты. — И Мерседес посадила его обратно в клетку, где он отряхнулся и забился в уголок, дрожа от страха.