Книга Дом горячих сердец - Оливия Вильденштейн

такое же платье только твоего размера?

— Я не ношу ночнушек.

Не удивительно, что это платье выглядело таким удобным… И поскольку я не могу появиться в таверне в ночнушке, я прохожусь пальцами по рядам вешалок в поисках платья на замену белой ночнушке.

— И в чём ты спишь? В кожаной пижаме?

— Я предпочитаю ощущать шелковые простыни на своей голой коже. Это освежает, когда всё время приходится носить доспехи и кожу.

Мне не стоит представлять его в простынях. Абсолютно точно. Но зато образ, который возникает у меня перед глазами, превращает зелёный оттенок моей кожи в смесь розового, как у моллюска, и красного, как у божьей коровки.

— Можешь ничего больше не надевать. Я попросил, чтобы нам принесли ужин. В этот час таверна переполнена, и я решил, что нам обоим не помешают тишина и покой перед тем, как твой отец прилетит из Неббы, чтобы меня убить.

Я выпрыгиваю из шкафа, слегка запыхавшись.

— А почему он должен тебя убить?

— Я позволил тебе покинуть Небесное королевство и встретиться с Пьером из Неббы. Не говоря уже о том, что в тебя попали отравленной стрелой.

— Только в этом нет твоей вины.

Лёгкая улыбка Лора сменяется вздохом.

— А ещё я, вероятно, попусту отправил его на поиски твоей матери в Неббу. Это испортит ему настроение. Он, наверное, никогда меня не простит.

— Значит, моя мать не в Неббе?

— Думаю, твоя мать у твоей бабки.

Он устремляется к потухшему каменному очагу, хватается за камень и смотрит в пустоту.

То есть не в пустоту.

Он смотрит на пепел.

Я никогда не зажигала здесь огонь, и не помню пепла на каменном полу, а это значит, что кто-то пользовался этой комнатой.

— Фибус приходит сюда почти каждый вечер, чтобы почитать книги, которые я ему одалживаю.

Продолжая стоять ко мне спиной, он указывает на низкий кофейный столик, заваленный романами в кожаных переплётах.

— Он знает, что я вернулась?

— Ты думаешь, что его бы здесь не было, если бы он знал?

— Если только он не зол на меня.

Я подхожу к столу и встаю на колени, чтобы разглядеть заглавия.

Пять книг написаны на люсинском языке, но здесь есть и две книги на языке воронов. Неужели его знания языка птиц так сильно улучшились, что теперь он может читать их книги?

Разглядывая ударения в слове, которое состоит практически из одних гласных, я бормочу:

— Хорошо, что он не умеет злиться так же долго, как Сиб. Она… Она тоже вернулась?

— Она решила остаться с Маттиа.

Он, должно быть, чувствует моё разочарование, потому что добавляет:

— Она хотела помочь найти Антони.

Как бы я хотела, чтобы она вернулась со мной, но я её понимаю.

— Значит, его не нашли?

Лоркан смотрит в сторону окна, выходящего на Марелюс.

— Ещё нет.

— Как думаешь, его исчезновение было случайностью?

— Я не очень-то верю в случайности.

Луна освещает прямую линию его носа, мужественный лоб и твёрдую челюсть.

— Думаешь, он попал в засаду?

— Да.

Моё сердцебиение учащается.

— Ты думаешь, что его… его…

Я не могу заставить себя закончить это предложение.

— Я не думаю, что они убили его, но у меня нет с ним связи, так как он не ворон, поэтому я не чувствую его пульс.

Он облизывает губы, и хотя это движение непроизвольно, оно вызывает жар внизу моего живота.

Ну, почему Морриган не могла одарить его носом как у свиньи, тонкими губами и парой волдырей? Это меньшее, что она могла сделать, учитывая ту невообразимую власть, что она предоставила этому мужчине. Это просто нечестно по отношению ко всем остальным.

Он оглядывается через широкое плечо на меня, одна его рука лежит на высокой каминной полке, а другая расслабленно висит.

— Ты находишь меня красивым, Behach Éan?

Его вопрос заставляет мой палец сдвинуться с рельефного заголовка, который содержит множество ударений и апострофов.

— Выпрашивать комплименты недостойно короля.

— Алёна считает меня отвратительным. Её точным определением было: «животное».

Моя первая реакция — это удивление. Что? Как? Но если я так скажу, это равносильно тому, чтобы дуть ему в задницу, поэтому я решаю полностью сменить тему и начинаю отрешённо перелистывать книгу, сосредоточившись на нашем предыдущем разговоре.

— Ты думаешь, что Мириам удерживает Дайю в плену?

— Я думаю, что их обеих удерживает в плену Данте.

Моя рука соскакивает с книги, и кожаная обложка закрывается с приглушённым хлопком.

— Данте? Но он… он же считал, что она сбежала из подземелья и теперь где-то бегает.

Хотя я знаю, что она нигде не бегает.

— То есть он знает, что она в Тареспагии? Это он её там закрыл?

Лоркан приседает на корточки, берет несколько брёвен из металлической корзины и кидает на холодный пепел, отчего тот разлетается в стороны. Затем он кладёт немного веточек поверх брёвен, после чего берёт два почерневших камня и трёт их поверх сухих веток, пока не появляется искра.

— Лор?

Мой голос становится выше на целую октаву.

— Ты хочешь сказать, что я, мать его, ездила в Люс понапрасну?

Наконец он опускает камни и поднимается.

— Не ругайся.

Я выпучиваю глаза и вскакиваю на ноги. Ярость придает мне сил, я огибаю стол и тыкаю ему пальцем в грудь.

— Ты, мать его, хочешь сказать, что я, мать его, ездила в Люс понапрасну?

Его зрачки сужаются.

— Ты увиделась с друзьями, приютила лошадь и познакомилась с Эпониной из Неббы. Я бы не сказал, что всё было напрасно.

Я делаю шаг назад.

— Ты знал? — шиплю я. — Ты знал всё это время, что Мириам не сбежала.

— Фэллон, ты действительно думаешь, что я позволил бы тебе разгуливать по землям фейри в качестве приманки, чтобы выманить ведьму, которая прокляла мой и свой собственный народ? И почему ты так рассержена?

— Потому что! Потому что я чувствую себя дурой, Лоркан. Как в тот день, когда я узнала, что ты можешь перевоплощаться.

— Почему?

— Потому что!

Деревянные балки и гладкий камень вибрируют от моей ярости.

— Потому что…

Я издаю невеселый смешок.

— Сколько ещё человек знает?

— Только члены Круга.

— Значит, Антони не знает?

— И Антони.

— А что насчёт Риккио, Маттиа и Джианы?

— Думаю, им рассказали, так как они помогали рыть туннели под Раксом.

— Туннели, в которых он пропал?

— Верно.

Я провожу руками по лицу.

— Подожди. Мой отец член твоего Круга, но он ищет мою мать в Неббе?

— Я, вероятно, сказал ему, что Марко продал её за то вещество, растворяющее соль.

Я крепко сжимаю руки, и улыбаюсь.

— Ого. Забудь о моей