Книга Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы - Виктор Голявкин

Гудки и свистки паровозов.

Столпились вокруг И-И.

– Все собрались?

Пересчитали – все.

– Айда в вагон!

7

Побродили по городу Кировабаду. Серьезные спортсмены. Иду вразвалочку, член сборной «Спартака». Едим мороженое, шутим и хохочем, задеваем девчонок.

Вернулись быстро, чтобы не устать. Горит тусклым, слабым красным светом лампочка в нашей комнатке. Обои старые, облезлые. Кровати железные, ржавые, «железная» обстановка.

– Шахматистов, – говорит Дубровский, – не поселят в таком подвале.

– Будто ты видел, куда шахматистов поселяют.

– Мой брат шахматист, он останавливается в отелях.

– А это что, по-твоему?

– Одно название.

– К шахматистам уважения больше, народ интеллигентный, культурные запросы, они головой работают, а не руками.

– Это ты руками машешь, а я головой работаю, – отвечает Дубровский.

– То-то у тебя голова всегда на полу оказывается. Помолчал бы.

Ребята хохочут. Бедный Дубровский, достается ему всюду.

– Прекратите! – говорит капитан команды, тяжеловес, толстяк Фазанов. – Спать охота.

Никому спать неохота, кроме него. Подтрунивают над Дубровским, но не зло. Что значит – все время проигрывать. Невольно думаю о себе. Если я проиграю, надо мной так же будут шутить, второй бой подряд, а там третий… Не хочется думать о плохом конце.

Пролетает мимо меня подушка. В обратную сторону летят две. Встает с кровати обозленный Фазанов.

– Отдохните перед боем! – орет он. – Как детский сад! Взрослые люди! Наш самый молодой ведет себя спокойно (обо мне), и вы ведите себя спокойно!

Куда там! Подушка летит ему прямо в лицо. Он не успел увернуться. Летят и летят подушки.

– Кто бросил? – орет он. – Кто бросил?

Бесполезно орать, все бросают. Кроме меня. Новичок, неудобно. Лежу, наблюдаю за подушечной катавасией. Чем все-таки кончится? Засмотрелся, получил по затылку, довольно твердые подушки.

Фазанов кидается на кого-то, на него кидаются все. Смешная картина. Хохот. На толстяке-капитане повисла вся команда.

Постепенно отцепляются. Капитан ворчит. Потные, возбужденные.

– Посмотрю, как завтра вы все проиграете! – орет Фазанов.

Летит последняя подушка… Укладываются в кровати.

– Послушай, – обращается ко мне средневес Шароев, – давай разомнемся, ну их всех, возьмем перчатки и разомнемся для формы.

– Где же мы тут разомнемся?

– Да хватит места, кровать подвинем и разомнемся.

Какого лешего сдалось ему разминаться перед сном, не пойму. Пристал как банный лист, даже перед ребятами неловко, будто я боюсь. И ребята ему:

– Да брось ты, Алеша, дурака валять, какие тут разминки.

– А чего, – отвечает, – разомнемся перед сном, чего плохого. Завтра бой, сегодня разомнемся.

Чудит и чудит.

– Вставай, – твердит, – разомнемся – и никаких.

– Не буду я разминаться, – ему отвечаю, – нет у меня желания.

А он свое.

Ребята меня просить стали: да разомнись ты с ним, чтоб отстал, бога ради, спать не даст.

– Пусть, – говорю, – с капитаном разминается, если на то пошло.

– Тебя просят, а не меня, – ворчит капитан, – нашли время, черти полосатые, завтра я о вас доложу.

– Я не собираюсь разминаться, понимаете вы это или нет? При чем здесь я?

– Брось, Шароев, – говорит капитан, – не нуди.

– А ты мне не указывай, – огрызается Шароев.

– Да разомнись ты с ним, – говорит капитан, – две минутки.

– Хотя бы одну минуточку, – попросил Шароев.

Я нехотя встал, мы надели перчатки, кровать не стали двигать. Он пошел на меня и двинул мне в нос. Мы вошли в ближний бой, я провел отработанную серию с акцентом на правый хук. Я попал ему точно. Он подскочил от удара и стукнулся затылком о кровать. Повалился на пол замертво, думали, он притворяется. Вскочили, подняли его, посадили на койку. Он мотал головой и ничего не соображал.

– Неужели ты его так ударил? – спросил Фазанов.

– Выходит.

– Вот тебе и размялись, – сказал Дубровский. – Как хорошо, что я с ним не разминался.

– Дурачье, – сказал Фазанов, – зачем было разминаться – не понимаю. Не команда, а шаечка. Гунны.

Приходил в себя Алеша Шароев.

– Что было? – спросил он первым делом.

– Была разминка, – сказал Дубровский, радуясь, что может отомстить за шуточки.

– Нет, правда, где я нахожусь?

Мы думали, он шутит. Но он не шутил.

– Кто? Кто? Кто меня ударил?

– Ну он, он, – показывают на меня ребята и хохочут.

Шароев мотает головой:

– Я с ним не дрался.

– Да ты вспомни, вспомни!

Мотает головой:

– Не помню.

– Надели вы перчатки и вышли вот сюда, вот с ним поразмяться, помнишь?

Хохот.

– Нет, правда, что произошло?

– Ложитесь, – сказал Фазанов, – ничего не произошло, надоело.

– А я хочу знать, что произошло… – продолжал мотать головой и настаивать Шароев.

Мне все-таки кажется, он чуточку притворялся, а впрочем, может быть, и нет. Он никак не ожидал, что я его сразу встречу серией, да еще отлично поставленной. Внезапность и вышибла у него из головы все предшествующее удару. Слишком уж серьезно воспринял я его разминку, да так уж вышло.

Посмеялись. Успокоились. Перешли на рассказы.

– Прихожу на взвешивание, – рассказывает Ахмедов, – делаю прикидку, сто граммов лишнего веса, как быть? От всего освободился, живот пустой, а сто граммов все равно лишние. Плеваться решил. Плююсь, плююсь – пятьдесят граммов осталось, плевать не могу больше, как быть? Один друг говорит: постриги волосы, слушай, – курчавый не будешь, пятьдесят граммов не будет. Спасибо, друг! Стригусь, взвешиваюсь, точка в точку выходит, другу спасибо. На ринг выхожу, главный судья кричит: «Постойте, постойте, боксера, которого сейчас объявляли, я знаю, а на ринге не он». Я – не я. Говорю – я, говорят – не я. А кто я?

– Хватит якать, – говорит Фазанов.

– Досказывай, досказывай! – кричат.

– Досказывать? Могу не досказывать. Ладно, досказываю. Кто – я?

– Это ты уже рассказывал.

– Ладно. Как – не я? Тогда где я? Говорят – не я…