Книга Правда о Салли Джонс - Якоб Вегелиус

Читая эти строки, вы наверняка спрашиваете себя, почему я все-таки решил вернуться домой. Подозреваю, однако: если я напишу правду, вы подумаете, что я совсем лишился рассудка. Но я все равно должен сделать это, чтобы мое признание было полным.

В Кочине я получил сообщение. Это было объявление, приколотое на пристани в порту. На нем – короткий текст, который моя возлюбленная однажды написала под своим портретом в миниатюре. Она подарила этот портрет мне, и я всегда носил его на шее в медальоне, но потерял той ночью, когда упал в воду у Праса-ду-Комерсиу.

Думаю, кто-то нашел мой медальон, и текст был посланием, которое мог понять только я. Я догадываюсь, кто это был, однако об этом я умолчу.

На Пирей опустилась ночь. Из окна я вижу, как над Эгейским морем встает луна. Мне тяжело далось это письмо, я изможден. Но дело сделано. Я слишком долго откладывал свое возвращение домой, и теперь неизвестно, дотяну ли я до Лиссабона. Хотя, пожалуй, неважно, доберусь я живым или мертвым. Мое тело, паспорт и это письмо – достаточные основания, чтобы освободить Коскелу.

Но если я все же останусь в живых, я хочу лишь одного. В последний раз навестить могилу Элизы Гомеш.

Пирей, 27 марта

Альфонс Морру

Глава 77

Поминки

В день, когда хоронили Альфонса Морру, небо от края до края было затянуто тонкими светлыми облаками. Неподвижный воздух сладко пах бугенвиллеей, которая пышно цвела в садах и парках Лиссабона.

Жуан устроил так, чтобы Альфонса похоронили рядом с Элизой. Мы со Старшим сделали гроб, а синьор Фидардо вырезал красивый крест из лиственницы.

На похоронах нас было семеро. Кроме священника – я со Старшим, Ана, синьор Фидардо, Жуан и инспектор Умбелину. Доктор Домингеш тоже хотела прийти, но утром она была занята на работе. Ана спела песню о любви, Старшой и синьор Фидардо ей аккомпанировали. Никто не плакал, но у Жуана и инспектора Умбелину сильно блестели глаза.

После похорон мы все поехали в «Пеликану». Кабак был вообще-то закрыт, но сеньор Баптишта и сеньора Мария захотели устроить поминки. Сначала все сидели притихшие, с торжественным видом, но по мере того как сеньор Баптишта приносил пиво и выставлял все новые рюмочки с агуарденте, голоса за нашим столом становились все веселее и громче. Когда сеньора Мария после полудня начала поджаривать ребрышки, инспектор Умбелину позвонил своей жене Рите и сказал, чтобы не варила картошку, а лучше приходила в «Пеликану». А тут еще мимо проходил один гитарист из «Тамаринда». Услышав из-за дверей закрытого кабака смех, он заглянул посмотреть, что происходит. Следом явились и два других тамошних гитариста с женами, детьми и инструментами, а за ними – толпа музыкантов из Алфамы и Моурарии.

Слух о празднике быстро разнесся по кварталу. Когда вечером, окончив смену, к нам присоединилась Роза Домингеш, в «Пеликану» уже набилось столько народу, что многим приходилось сидеть в окнах, свесив ноги на улицу. Я помогала сеньору Баптиште и таскала из подвала ящики с пивом. Сам он обслуживал гостей у барной стойки, во все горло распевая песни, которые играл случайно собравшийся оркестр.

В полночь столы и стулья раздвинули и начались танцы.

Ближе к трем пришли два патрульных полицейских разогнать гулянье – кто-то из соседей пожаловался на шум. Но когда полицейские протиснулись внутрь, первое, что предстало их взглядам, – это инспектор Умбелину, кружащийся в безудержном фокстроте с доктором Домингеш. И полицейские тут же попятились к выходу.

Я немного устала, но домой идти не хотелось. Я забралась на пирамиду из столов, составленную в углу, и смотрела оттуда на моих друзей, мелькающих в толпе. За барной стойкой Жуан рассказывал местной детворе страшные истории про привидения. Синьор Фидардо танцевал с супругой инспектора. Со стороны казалось, что он почти не движется, но при этом он изящно скользил по полу, крепко прижав к себе сеньору Умбелину. Старшой играл на гармонике вместе с оркестром. Его глаза немного косили от выпитого пива, но пальцы безошибочно находили нужные кнопки. Ана танцевала с инспектором Умбелину. Доктору Домингеш пришлось перевязывать одного матроса, который вывихнул большой палец, пока мерялся силой с сеньором Баптиштой.

Начало светать, а праздник еще продолжался. Оркестр играл чувственный вальс для последних танцующих. Мы с синьором Фидардо сидели в оконной нише и смотрели, как танцуют щека к щеке Старшой и Ана. Они были такой прекрасной парой.

И синьор Фидардо, наверное, подумал о том же. Он взглянул на меня и спросил:

– Как по-твоему, он мог бы остаться на берегу?

Я ненадолго задумалась. Потом медленно покачала головой.

– Я так и знал, – вздохнул синьор Фидардо. – А жаль.

~

Через неделю после пира, который закатили по случаю поминок в «Пеликану», Ана уезжала в Париж – выступать в Театре Елисейских Полей. Ее пластинка разошлась во Франции с огромным успехом.

После долгих раздумий и сомнений синьор Фидардо решил поехать с ней. Его давно уже звал в гости один парижанин – величайший французский коллекционер музыкальных инструментов.

Синьор Фидардо, похоже, давно не путешествовал. С ним случился тяжелый приступ дорожной лихорадки, и он целых два дня собирал свой небольшой чемодан. Нам со Старшим он оставил четкие инструкции, что можно, а чего нельзя делать в мастерской в его отсутствие. Он был уверен, что мы устроим беспорядок в его вещах, и не мог скрыть своего волнения.

– Спокойнее всего мне будет, если вы тоже возьмете отпуск, – сказал он в конце концов. – Вы это заслужили.

Рано утром за Аной и синьором Фидардо приехал извозчик, чтобы отвезти их на вокзал Россиу. Мы простились с ними на улице и пожелали счастливого пути. Когда они уехали, Старшой сказал:

– Надо бы и нам с тобой совершить небольшое путешествие. Не хочешь прокатиться до Ажиере?

Мне показалось, что это отличная мысль.

Глава 78

Последняя трапеза на борту

Следующим утром мы сели на ранний речной пароход от Кайш-ду-Содре до Конштансии. К вечеру мы уже были на месте и заночевали в простеньком пансионате.

На рассвете нас разбудил стук лошадиных копыт под окном. В Конштансии был рыночный день. Часа через два улицы заполнились людьми. На площади рядами выстроились крестьянские телеги. Прямо с них продавали овощи, рыбу, вино, домашнюю утварь и инструменты.