Книга Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма - Игорь Морозов

В Козельском р-не Калужской обл. дети также играли в кукольную свадьбу. „Ой! Женили! Конешно! Кукол из тряпок делали и из глины делали. Ну, конешно, этих больших делали, „ребят“-то, а „девочек“ поменьше. Ага. ‹…› Ну, поставим их – соберёмся, можить, девочки четыре, можить, пять – и вот поставим „мальчика“ и „девочку“ и свадьбу играем: воды нальём, выпиваем!.. Свататься мы не ходили, а вот так делали…“ Вся свадьба состояла из застолья, спать кукол не укладывали. „Нет, нет. Разойдёмсе – и пошли!..“ [ЛА МИА, д. Касьяново].

В Радищевском р-не Ульяновской обл. дети играли „в свадьбу“ с глиняными куколками. „Играли, чай, мы сами играли. Вот глину принесёшь, настряпаешь. Ну, так же вот „жених“, „невеста“ там. А то вот из этово, из глины наляпаешь вот всяких ребятишек: и парнишку, и девчонку. С ножками. Руки, ноги – всё это. И тут вот [=на голове] цвяты наделаешь. И шляпы делали. Их не одевали, потаму что эти шляпки им делали – всё из глины. Да. Всё из глины было… Поиграем, да и бросим, да и дамой. А на второй день придём, опять играем у двора…“ [ЛА МИА, д. Воскресеновка].

Часто в этих ролевых играх куклы применяются факультативно – более обычно исполнение всех ролей реальными участниками [подборки описаний см.: Морозов 1996а, с. 139–146; Морозов 1995, с. 21–26; см. также: Карпов 2001, с. 30]. Приведем здесь несколько характерных описаний, которые позволяют лучше понять, по какому принципу осуществляется замена реальных участников игры антропоморфными предметами. „Играли вот – ‹…› делаем свальбу, кого-нибудь жоним. Вот сходим эдак-то, принесём липы-то, ягод, гороху нарвём – это опеть чёо-нить сварим. „Пирожков“, из земли напеком. Стручёк гороху выжулубим, так редком накладём – это „гороховик“ у нас. Вот. Пиво сделаем, вино. Вино, дак это так вода, чай какой. А пиво – слатенькя водиця. Вот. „Жених“ с „невестой“ садится – вот кто уж побольше, кто с какой знаком. Мальчики и девочки так лет десять там ли девять. Мы таких пару подбираем, чтобы дружили. До поры-то „жонят“ дак. Ну, в школе ещё учились по летам это. „Свататься“ ходили до поры [=сначала]. Да. Жених придёт тамо-ка, ну, возьмёт парня, двух, девчонок двух. Да, там кто ей посватается, кто пошел, припасает на обед. Всем робота… Веньчать-то не веньчали. Так. Придут к нам, мы уж их встретим, так столик изладим, две скамеечки, садимся – всё уж на столах готово. Так вот и сядёт „жених“ к „невесте“ (некак это, не снарежали иё), и всё. Мы подаём. И пиир! „Пирожки“-те можно исть, а „шанежки“-ти из песка-то, нельзя! Ну, морковки нарвём, опеть это, нарежем поясками – раньше голанка была. Всёво нарежем: огурцёв. А интересно! И „Го-орькё!“ было! Бы-ыло „Гоорькё!“ Да: „Горькё!“ – а так, не чёловались. Парень скажет: „Ды я и без чёловков люблю иё, люблю!“… [Спать „молодых“] не ложили, нет. Спать по домам. Да, толькё поиграм. Ну, это когда, дак это травы нарвём да устелём. Да. То посидят, то полёжат, пошопчут чё-небудь. Да… Попируём, все розойдёмся, играем в другую игру какую-нить…“ [ЛА МИА, д. Низкая Грива Павинского р-на Костромской обл.].

Дети принимали участие и в подростковых играх „в свадьбу“ – такие развлечения нередко практиковались у казачества. В этом случае их функции очень близки к функциям кукол в соответствующих кукольных вариантах игры „в свадьбу“. „„Свадьбу“ устраивали… У нас тут одни как устраивали – уже лет, наверно, по 15, по 14 им было. Вроде начали играть у шутки. Ага, у шутки – и пироги пекли сами, и всё – прямо вот как настоящую свадьбу делали. Матери ж нету целый день дома, они целый день хозяйва, целая улица…… И там, видать, и паменьше были, и пабольше – всякие. И „невесту“ убрали, и ишаков подпрягали, и через всю станицу… Делали фату с марли: этак вот напыжуть вот здесь гребешок, здеся, а здесь ещё третий [=сделают надо лбом сборку из ткани в три ряда], да вот эти с иконов цветы павытащуть. Да вотут вота понаденуть ей… Ну и – а ишаки ж раньше вольно ходили, ну и тележка в каво-то была – и они взяли, впоймали ишака, запрегли в тележку, посадили этих „молодых“: „жених“ едить за „невестой“. Падъехали, выкуп начали делать на воротах. А потом заехал, „невесту“ эту взял. Не знаю – вывозил он её, не вывозил. Это я не помню. Ну что у цветах она сидела, что эта приезжал „жених“ [видела]… Наверно, и катали всё же по станице, что люди все узнали. Так её долго-долго „невестой“ звали. Все смеялись долго-долго… И она всё говорила на себе: „Я красивая! Я красивая!“ И вот так ей имя дали: „Невеста“ или „Красивая“… Воды нальють дети, ну, даже в стаканы: „Давай, выпьем там!“ И песни пають. Обязательно, ты што! С самово пупенка зачинали петь! Свадбеные вообще были приняты петь песни…“ [ЛА МИА, ст. Барсуки Невинномысского р-на Краснодарского края]. Добавим, что у казаков женщины хранили свои подвенечные уборы – венки и цветы – в святом углу на „благословенных“ иконах (т. е. тех, которыми их благословляли родители перед венчанием), а свадебные восковые цветы раньше вешали на окнах и занавесочках.

Н. Н. Харузин, описывая народы Крайнего Севера, пишет, что дети играют в те же игры, что и взрослые. Кроме того, у них существуют две подражательные игры. „Одна из них заключается в подражании венчанию: мальчик берет девочку и ходит с ней вместе вокруг стола или вокруг какого-нибудь столба (если игра происходит на воздухе), а остальные стоят по сторонам, причем умеющие петь поют слова: „Положил еси, наложил еси“. Затем кладут на голову крестообразно две палочки вместо венцов, палочки после того как дети обойдут три раза, снимают и невесту закрывают платком. Мальчик уводит девочку куда-нибудь в сторону и целует ее. Затем их подводят к столу и сажают на почетное место, новобрачная сидит все еще покрытая платком, наклонив голову, молодой ее обнимает, посидев немного за столом, либо приступают к венчанию другой пары, либо, естественно, новобрачные ложатся вместе спать. Игра эта играется детьми 5–6 лет преимущественно перед чьей-нибудь свадьбой и всегда тайком от родителей, так как последние запрещают детям эту игру“ [Харузин 1890, с. 339].

Н. Миллер, описывая быт детей на Маркизских островах [Miller, 1928, р. 143], указывает, что как только ребенок становится способным обходиться без чужой помощи, он покидает своих родителей и на избранном по собственному вкусу месте строит себе хижину из веток и листьев. Далее Н. Миллер приводит описание нескольких игр, которые можно причислить к ролевым. Так, иногда шестилетние дети строят домики из палок и играют, как будто занимаясь домашним хозяйством. Очень редко они собираются для полюбовной игры, выбирая пары, строят дома, выплачивая в шутку выкуп за невесту и даже, подражая родителям, ложатся вместе, щека с щекой.

В вариантах, когда игровая „свадьба“ является лишь составной частью игры „в семью“, куклы нередко фигурируют как „дети“ образовавшейся в результате игры „семейной пары“. Так, в Верховажском р-не Вологодской обл. в 1920-е годы семилетние дети играли „„в мужа и жену“. Наделаём кукол: свертим тряпку, платочком подвяжом. „Давай ты будёшь мужом, а я женой!“ Домик (чуланчик) из дощечек дедушко сделаёт. „Пойдёмте к нам!“ – [звали ровесников] в „избу“, взрослых [=старших детей] не было. Из глины пирожки ляпали, шанёжки – песку наботаём, так это налива у нас. Лук рвали да роздирали стебель, потом завивали в середину – „пренички“. Дудку ели, щебель (кислицю) йили. Лук хлёбали, слащину-ту – с криночки-то с молоком устой [=сливки] снимали и с луком и ели… [Потом] кукол укладывали спать в трунину каку, люлькали“ [ЛА МИА, д. Новая].