Книга Идущий от солнца - Филимон Сергеев

– Не знаю, Петрович, не знаю. Все гораздо серьезней, чем я думал. Похоже, что у инопланетян и в самом деле голова в другом месте находится. Они другие родники по всей Вселенной ищут, а наш – к чертовой матери.

– А вы, Федор, не переживайте за них. – неожиданно вспылила Вера и, надев рубашку Ивана, поцеловала его в губы. – Они спасают вас, скажите им спасибо. И полный вперед. Правильно я говорю, Иван Петрович?

Иван хотел похлопать Веру по разгоряченным бедрам, но руки его были слабыми, и он только погладил их.

– Иди, Вера, в дом. я скоро приду к тебе. А сейчас нам надо подумать с Федором и решить, как использовать боеприпасы, чтобы их хватило на весь родник.

Глава 5

Ванины письма

Поднявшись к дому Ивана по каменистому утесу, Вера обнаружила, что ночные звезды окружили таежное капище со всех сторон, и светлая белая ночь, словно потревоженная чайка, расчувствовала ее душу.

«Какая сказочная благодать вокруг! – шептала она, поднимаясь по камням, выложенным в длинную лестницу. – От хвойного запаха смолы захватывает дух, и какое-то странное, до боли ощутимое чувство пронизывает сердце. Порой кажется, что земля в этих местах бессмертна, а время остановилось… Может, поэтому здесь находится родник вечности? Может, поэтому отсюда исходит мудрость, пережившая не одну цивилизацию и не одну властную пирамиду? Как я раньше совсем не думала о космосе, о звездах, которые намного ближе и дороже мне по всем ощущениям и радостям, чем многие высосанные из пальца книжки, рассчитанные на слабоумных и бездуховных млекопитающих. Теперь я буду бояться и обходить стороной людей, похожих на животных, которые поедают друг друга в прямом и переносном смысле. Этому меня научит Иван, дай Бог ему здоровья и сил».

Вера поднялась на крыльцо дома и, сев на лавку, чтобы еще раз внимательно оглядеть звезды, увидела на крыльце мамину косынку. Она ее сразу узнала по мелкому васильковому рисунку и белоснежным краям. Вера машинально понюхала ситцевую ткань и сразу почувствовала прогорклый запах рук Ивана. «Ты, мамочка, и в самом деле Машка-конь», – подумала она и надела косынку на мокрую голову.

В доме было холодно и сыро, словно на берегу северной студеной реки. Вера подошла к зеркалу, взяла в руки конверты с Ваниными письмами и посмотрела на себя. Лицо ее было румяным, полным любви и нежности. Конечно, без косы оно выглядело еще моложе, но вместо косы на тонкой распаренной шее красовался синяк от Ваниных губ. Раскрыв первый конверт, она легла на кровать, но холод и сырость не давали покоя. Тогда она, не теряя времени, положила в русскую печь дрова и, открыв трубу, растопила их берестой. Просторная горница, обвешанная языческими символами и православными иконами, сразу озарилась теплым светом рудового огня и наполнилась запахами смолы и солнца. «Какое счастье, – подумала Вера, – жить среди незагубленной природы и векового огня, которые сотворили жизнь и обогрели людей. Как хорошо, что на Земле есть брусничное суземье и миллиарды немеркнущих звезд, которые не дают ему увянуть. К сожалению, люди делают все наоборот и превращают тысячи гектар цветущей земли в золу и пепел. Они делят между собой землю и ее космическую сущность, совсем забывая о том, что не они ее создали, и возмездие от ее настоящего владельца уже налицо. Интересно, о чем пишет Ваня своей любимой бабушке?»

Она опять взяла конверт в руки и, устроившись поудобнее у русской печки, вытащила из него письмо:

«Ты прости меня, бабушка, Христа ради, прости, – начала читать она вслух. – Я очень виноват перед тобой… Очень и очень виноват! Не буду оправдываться, обстоятельства способствовали моему внезапному отъезду. Главное, ты пойми меня, родненькая, и ради бога, не серчай. Мне с тобой всегда было радостно жить. И сейчас я тебя каждый день вспоминаю. И сейчас ты меня поддерживаешь и согреваешь, потому что неуютно мне в городе. Все оказалось здесь не так, как я думал.

Поселили меня в студенческом общежитии, неподалеку от железнодорожного вокзала. Так что, ежели голодно будет – пойду разгружать вагоны. Но, говорят, туда трудно устроиться. Улица, на которой находится наше общежитие, – Трифоновская. Это тебе не деревенская улица. Здесь не только дома каменные, высоченные, серого цвета, но и земля другой окраски. А мало земли-то как. Ох как мало! Повсюду дома да асфальт. Дороги из асфальта и тропинки к домам тоже из него или из каменных плит, таких же огромных, как на хорошем кладбище. И все эти дорожки и переходы гладкие-прегладкие. По-моему, это для того сделано, чтобы люди побыстрее на работу бегали. По ровному-то месту оно всегда быстрее.

На кого я учиться надумал, об этом пока не напишу, а вдруг не сбудется – тогда что? Позору не оберешься! Даже Нюре не говори… Еще раз прости меня, бабушка, за то, что без твоего разрешения уехал. Ты ведь мне мать родную заменила и отца, и дедушку. От того, наверное, и сердце по ночам у меня болит. Скучаю без тебя, родненькая, единственная моя, ох как скучаю! Только неделя прошла, а уже изба наша снится, сарай, двор и ты в отцовом ватнике. Дровишек-то я тебе на две зимы наколол, и вьюшку для душника починил, и баньку из сырости поднял, а сердце все равно ноет… Ладно, бабушка моя ненаглядная, все хорошо будет, все обойдется… только постарайся не болеть. Вот экзамены пройдут, и обязательно приеду, а сейчас бегу в институт.

Обнимаю тебя, горячий привет Нюре, дяде Пете.

Твой внук Ваня».

Прочитав первое письмо, Вера подошла к окну и распахнула его. Миллиарды ярких, ослепительно мерцающих звезд, казалось, качнулись над ее головой и зазвенели. «Вот оно, брусничное суземье, не знающее войн и рабства. Природа словно оградила этот удивительный край от заумных мракобесов и ненасытных варваров, безжалостно истребляющих ее красоту и богатство. Она предложила им свой суровый, порой жесткий, но очень справедливый мир, наполненный своими законами и принципами. Она сумела противостоять алчности одуревших от власти и денег, сильно испачканных кровью слабоумных людей. Она смогла дать отпор ее завоевателям, у которых вместо разума компьютерная электроника и режим неорганических мертвых цифр, сжирающих, словно саранча, все живое и прекрасное, созданное Богом».

Глядя на бескрайние звездные скопления и Млечный путь, Вера была почему-то уверена, что Иван поправится и брусничное суземье даст ему определенный заряд энергии и воли. Ей даже казалось, что в этом необыкновенном месте, которое инопланетяне называли «осью земли», нельзя болеть и быть зависимым от науки под названием медицина. «А если здесь и болеют люди, – размышляла она, – то только от плохой погоды или сильных магнитных бурь, идущих от солнца и звезд».

Полюбовавшись ночным небом, она закрыла окно и, найдя на комоде парафиновую свечу, зажгла ее и поставила на широкий самодельный стол. Она открыла конверт второго письма, написанного бабушкой Ивана, и опять прочла письмо от начала до конца:

«Милый мой, Ванечка! Чуяло мое сердечко, что ты выпорхнешь из нашего гнездышка, но не думала, что так скоро. Знала я, Ванечка, что худо тебе без отца, без матери, но ведь ты же не круглый сирота, у тебя бабушка есть, а бабушка, ежели она не больная, – любого родича заменит: и носочки шерстяные свяжет, и шанежек картовных напечет, и сказку добрую расскажет. Что же ты, Ванюша, так круто поступил со своей бабушкой? Я думала, ты у меня хорошим мальчиком растешь, соседке из Омутищ только про тебя и наговаривала, а ты вот что отчубучил – в самую распуту, в самое цветение черемухи укатил! Значит, ты, Ванечка, без бабушки решил жить! Ой ли, ой ли! А ты не подумал, сможет ли бабушка без тебя? Ведь у нее один-единственный сыночек был, и того Гитлер угробил. И дедушка твой от бабушки еще в Гражданскую войну ушел, неужто и ты, Ванечка, решил отбиться? Не поспешил ли ты? Ведь у тебя ботинок, и тех одна пара, да и пальтишко на рыбьем меху. А ведь в столице-то не только одеваться хорошо надо, но и кушать. Столица-то у нас одна, Ванечка, а нас, деревенских, – тьма.