Книга Просвещенные - Мигель Сихуко

— Ни за что. Хорошо, что ты получил мою эсэмэску. Я и не рассчитывала, что ты придешь. Дождь и все такое. Я сама еле вырвалась — родители не хотели отпускать.

— Это из-за слухов о путче?

— Да не, к этому-то все уже привыкли. Ну? Родаков больше волнует этот чумовой тайфун. Пришлось дожидаться, пока мамаша примет снотворное, а папаша гребаный все равно срулил куда-то. Крутые штаны, кстати. Я сначала решила, что ты…

— Что-что?

— Ничего. Ну типа рок жив, чувак! — И она вскидывает руку, подняв указательный палец и мизинец «козой».

Я смотрю на свои кожаные джинсы, купленные вскоре после нашего с Мэдисон расставания. Мне, наверное, хотелось увидеть в себе нового человека. Сэди смеется, но я-то вижу, что она под впечатлением.

— Слушай, Сэди, а твой папа…

— Не, водитель высаживает у подъезда. Завтра у родителей гольф — время единения. Просто ходят вдвоем от лунки к лунке. Вот и все единение. Но в такую погоду они продрыхнут до одиннадцати.

— Чем тебя угостить?

— Чем меня угостить?

Она кладет руку мне на грудь. Чувствует ли она, как колотится мое сердце? Давненько я не ощущал трепета новизны. Мне кажется, мы отличная пара. С Мэдисон у меня никогда не было такого чувства. С ней казалось, будто мы сошлись по нужде, а не расходимся от бессилия.

— Знаешь, Мигель, ты так мне близок. Как будто я ждала тебя всю жизнь. Возьми мне выпить и забери отсюда навсегда.

Я почти ведусь. Тут она поднимает запястье ко лбу, как будто вот-вот бухнется в обморок. Ах, какие у нее прелестные подмышки!

Я подзываю бармена:

— «Свингующий Бальзак», пожалуйста.

— Что? Односолодовый со льдом?

— Нет, «Свингующий Бальзак». Часть коньяку, часть кальвадоса, полчасти «Гранмарнье», несколько капель лимона. Взбивать со льдом, подавать в бокале для мартини.

Бармен на секунду задумывается, кивает.

— Что это? — спрашивает Сэди.

— Фирменное пойло Криспина. Название спер, наверно, — слишком красивое. «„Свингующего Бальзака“ не желаете?» — говаривал он, потрясая кулаком этак, ну ты понимаешь.

— Этак — это как?

— Что ты будешь?

Сэди заказывает двойной «Дикель» со льдом.

— Как это все претенциозно — типичная литературщина, — говорит она, ухмыляясь.

И это тоже. Очень круто.

* * *

Наш очарованный герой слышит, как бармен забивает заказ в кассовый аппарат. Звяканье выезжающего ящичка с наличностью воскрешает в памяти знакомую сцену. Старик в своем кабинете, за рабочим столом, в забеленном трубочным табаком световом пятне, молоточки пишущей машинки спешат стук-постук, пока их старания не вознаграждаются звоном.

Парень, даже стоя рядом с Сэди в мерцающих огнях, не забывает оглядеть себя в зеркале за барной стойкой. Но смотрит он не из тщеславия, а чтобы убедиться. Да, размышляет он, глядя себе прямо в глаза, это по-настоящему. Пусть даже похоже на кино. Даже если это слишком хорошо для правды — наконец-то он встретил девушку, которая врубается; освещение что надо; музыкальная тема парит; в горле комок от предчувствия апогея. Он встряхивает головой и думает: господи, как же меня прет!

* * *

Бой Бастос вырос, и у него родилась дочь, вся в отца, а назвали ее Гёрли. Бой сопровождает дочь в гости к ее школьной подруге. Они играют в луксон-тиник — традиционную игру, в ходе которой двое садятся на землю и, растопырив ладони, делают из них изгородь, через которую должны прыгать другие участники. Сначала изгородь всего несколько ладоней высотой, но высота ее растет с каждым прыжком. Может, вам встречалась эта картина Аморосо, вся такая буколическая, пропитанная солнцем, — ее еще часто используют в брошюрах и книжках для иллюстрации идиллического детства. Девочки поднимают руки, и Бой, без труда перепрыгнув, смеется, испытывая нехарактерное для взросляка ликование. Очередь доходит до его дочери. Бой, растопырив ладони, держит верхний край изгороди. Гёрли делает потрясающий прыжок, ее ноги как широко раскрытые ножницы.

— Ты коснулась! — восклицает Бой.

— Ничего подобного, — спорит Гёрли.

— Точно коснулась, — не унимается Бой.

Они начинают спорить с пеной у рта.

— Папа, ну с чего ты так уверен?

Бой обнюхивает большой палец.

— Ага, — говорит он, — пахнет рыбой! Я ж говорю — коснулась!

* * *

Сэди:

— Чем это пахнет?

Наши голоса резонируют в кабинке мужского туалета.

Я:

— Вообще-то, это туалет.

Сэди:

— Жесть какая-то.

Я:

— Давай добьем и пойдем отсюда.

Сэди нюхает застенчиво, сдержанно, словно это свежее, только из пекарни, печенье. И когда я делаю ей на кончике ключа, она берет у меня и пакетик, и ключ, чтобы сделать мне в ответ. О девушке многое можно сказать по тому, как она нюхает кокаин. Мэдисон была как прованская свинья в поисках трюфелей. Когда я делал нам по дорожке, она употребляла обе. Это стало ее фирменной шуткой, которая меня просто бесила, особенно в три утра, когда наши запасы подходили к концу.

Сэди протягивает руку и стирает белые крошки с моей верхней губы. Я чувствую, будто стою посреди летнего поля на верхней ступеньке стремянки и смотрю на уходящие за горизонт подсолнухи. На кой нужны эти наркотики, когда ты влюблен, ну или, по крайней мере, увлечен?

— Знаешь, — говорит она, — в этой книге про сноубордистов, которую я сейчас читаю, есть отличное место: «Нюхать с друзьями кокос в шумном баре весело само по себе, безотносительно кайфа. Это ощущение из серии „влезть на елку и не уколоться“ — из тех времен, когда круто купить „Плейбой“ или заглянуть девчонке под юбку, как будто у тебя встал в общественном бассейне, но под водой». И знаешь, мне очень хочется не уколоться с тобой, Мигель, правда. — Сэди целует меня в подбородок, и я чувствую себя заискрившей в микроволновке ложкой. — Пойдем еще бухнем, — говорит Сэди.

Я открываю перед ней дверь. Мне, может, и много чего недостает, но хороших манер не занимать. В изгиб на стыке ее шеи и плеча хочется впиться губами.

Слышны приближающиеся голоса, смех, дверь внезапно открывается, и в мужской туалет заваливаются мои старые друзья. Чтобы оградить честь Сэди, я шмыгаю и вытираю нос.

— Чувак! — кричит Гэбби. — Когда это ты вернулся?

Я рад его видеть — у него по-прежнему такой взгляд, будто у него есть какой-то веселый секрет, которым он может поделиться только с тобой.

Рико:

— Рад тебя видеть, кореш!

Чуко (яростно потряхивая руку):