Книга Былое и думы собаки Диты - Людмила Раскина

Рыжуша обожает сказки. У нее целая полка сказок всех народов мира и еще куча долгоиграющих пластинок. Вот пластинки — это бедствие для нас с Ба. Рыжуша слушает их, когда заболевает и лежит в постели. Но слушает как-то странно: когда пластинка кончается, Рыжуша ставит ее сначала и так гоняет одну весь день, а то и несколько дней подряд. То у нее был период «Снежной королевы», то «Трех толстяков», и я уже эти пластинки наизусть знаю.

Счастье еще, что она любит читать, и у нас с Ба бывают перерывы на отдых. Читает она тоже взахлеб и все подряд: и совсем детские сказки перечитывает, и взрослые книжки с полки хватает. Ба говорит, что из-за этого чтения Рыжуша рассеянная. Когда еще осенью в школе им задали написать названия месяцев, она написала: «сентябырь, октябырь, ноябырь, декабырь».

Учительница поставила ей «кол» — единицу — и написала в тетради: «Это было списывание с книги». Потом Ма пошла на родительское собрание, и выяснилось, что почти весь класс получил «колы», только одни написали, как Рыжуша, «октябырь», другие — «октябарь», а третьи — «октяборь».

Па любит читать газеты. В субботу утром, когда все еще спят, мы выходим погулять, а потом идем за «Литературной газетой». У знакомого киоска я начинаю подскакивать и лаять. Из окошка высовывается толстая тетка в теплом платке, видит меня и говорит:

— Читательница моя пришла! — ныряет куда-то вниз, достает нам «Литературку» и строго предупреждает: — Только спрячьте, чтоб никто не видел, а то сейчас все набегут.

Мы уходим, и Па меня хвалит — и правда, без меня ему никогда бы не видать «Литературки», а мне дают. Потому что я очень симпатичная!

Потом мы идем в булочную, и Па покупает огромный круглый белый хлеб. Его только что привезли из пекарни, и он так и пышет жаром.

Дома тихо, все спят. По такому случаю никакого мытья лап мы не производим, а сразу идем вместе на кухню. Па достает из холодильника ливерную колбасу и нарезает мне щедрой рукой. Себе он отрезает большой ломоть горячего хлеба, наливает большую чашку компота и разворачивает «Литературку». Я лежу на кухне у его ног. Это — наш час! Ба это называет: «Что хотят, то и творят!»

А еще в моей семье читают какой-то «Самиздат». Это такие отдельные печатные листки из тонкой-тонкой бумаги. Они никогда не читают это вслух и читают только Ма и Па, а Ба поджимает губы и громко хлопает дверью в свою комнату. В субботу вечером приезжает друг нашего Па. Ма зовет его Димыч, а Па — Профессор, потому что он и вправду профессор. Димыч здоровается, сразу проходит на кухню и сам ставит чайник на плиту, а Ма дает ему «Самиздат». После этого Рыжушу отправляют спать, и я тоже укладываюсь, потому что знаю — это надолго, далеко за полночь. Это называется — «политические разговоры».

Листки «Самиздата» Ма никогда не оставляет на виду, а убирает в ящик серванта и запирает на ключ. Но ключ-то остается в замке, и утром, когда все уходят, Ба достает листки, читает и мрачнеет. Потом Рыжуша возвращается из школы, а Ба уходит в магазин. Тогда Рыжуша поворачивает заветный ключик. Вообще-то ей никто ничего не запрещает, просто ей сказали:

— Если ты в школе или на улице расскажешь, о чем говорят дома, маму и папу посадят в тюрьму.

Вскоре после этого она пришла из школы с трясущимися губами, сразу уткнулась Ба в передник и начала всхлипывать:

— Бусь! Что теперь будет? Я рассказала в классе, что мы купили китайский сервиз!

Ну, тут уж Ба пришла в ярость. Вечером досталось и Ма, и Па, и бабе Муре:

— Совсем с ума сошли со своими разговорами! И ребенку голову заморочили!

Баба Мура

Баба Мура — это родная сестра нашей Ба, она такая маленькая седенькая старушка.

Каждую субботу мы с Рыжушей с утра высматриваем ее из кухонного окна, пока наконец не увидим, как она медленно идет от трамвайной остановки, Наш дом на горке, а остановка внизу, а у бабы Муры в руках две тяжеленные сумки, а сама она такая крохотная и худенькая — прямо муравей; но, как ни странно, сразу видно, что она очень упрямая и привыкала преодолевать горки.

Мы с Рыжушей сбегаем вниз, забираем у нее сумки, и я быстренько их обнюхиваю. Уже все вместе мы взбираемся на наш пятый этаж и торжественно вступаем на кухню. Под шумок я тоже проскакиваю.

Баба Мура начинает раскладывать дары.

Под возмущенные восклицания Ба: «Такая тяжесть! Совсем с ума сошла! Кому это нужно? Кто это будет есть?» — баба Мура спокойно выгружает кучу продуктов: всякие макароны, рыбные консервы, уже оттаявшие и слипшиеся готовые пельмени, готовые котлеты и даже уже очищенную морковь.

— Витамины! Все должны немедленно съесть по морковке! — заявляет баба Мура.

Часть продуктов предназначается мне, но я уже знаю, что получу и большую часть всего остального. Затем наступает очередь подарков, и мы переходим в большую комнату на диван.

В сопровождении более миролюбивых комментариев Ба появляются очередные тапки для Ба («Ты же мне уже приносила!»), вазочки и кувшинчики для Ма («И так девать некуда!»), кофточки для Рыжуши («У нее все есть! Ей все равно это велико!»), что-нибудь техническое для Па — большая лупа, старый бинокль («Откуда ты это выкопала?») и куча вещей общего назначения — какие-то фотографии, вырезки из газет и журналов, напечатанные на машинке («Запрещенные, конечно?») стихи и наконец снова взрыв негодования Ба — «Самиздат»:

— Опять притащила! Тебе неймется! Тебе все мало!

Но баба Мура остается абсолютно невозмутимой. Как-то раз она принесла старые пожелтевшие фотографии. Ба посмотрела их, вздохнула и на этот раз промолчала, а вечером Па показывал их на кухне своему другу — Димычу. Я тоже заглянула: на фотографиях были совсем молодые смеющиеся люди, и я даже не поверила Па, что там наша Ба со своими сестрами Мурой и Минной и братом Яшей.

Еще там был снимок, про который Димыч спросил:

— Кто это? Какое прекрасное лицо: умное, интеллигентное!

А Па ответил:

— Это муж Марии Владимировны — Коля Выгодский. Он был известный музыкант и композитор, его расстреляли в тридцать седьмом году, а ее арестовали и отправили в ссылку на двадцать лет.

— Вот теща и боится всего, — добавил Па. — Она двадцать лет в страхе прожила.

Вот, значит, какая история.

Я не очень-то поняла, что Па рассказывал, только мне стало очень жалко и Ба, и бабу Муру. А вообще, на мой взгляд, они очень похожи — грозная и суровая Ба и тихая, никогда не повышающая голоса баба Мура: обе упрямые и твердые, только наша Ба — твердая снаружи, а баба Мура — внутри. «Порода такая!» — говорит Па.

Еще у бабы Муры есть одна смешная особенность — она очень любит стряпать, хотя совсем не умеет этого делать. Вместе с «Самиздатом» она всегда приносит какие-то заготовки, достает из сумки кулечки, баночки и говорит: