Книга Драконья доля - Надежда Кузьмина

— Ладно, работница мне нужна. Попробуем. Коли не подойдёшь, через три дня выгоню. Пойдёшь дальше, куда шла. А будешь стараться, может, и останешься. — Поймал мой взгляд, подмигнул: — Вдруг понравится? Сейчас иди к Марке, та тебя пристроит и всё объяснит.

Коржик мялся рядом. Потом, видя, что хозяин готов повернуться спиной, пискнул:

— Дядька, а мне обещанную награду?

— Ладно, держи! — Варек сунул лапищу в карман штанов, что-то там нашарил и бросил Коржику тускло блеснувший в воздухе кружок. Мальчишка ловко его поймал.

Я сглотнула. Вот хитрый пацан! С меня деньги возьмёт, да ещё трактирщик ему что-то дал. А я ни монетки за жизнь в руках не держала.

— Ну, потом забегу! Бывай, Син! — Коржик выскочил за дверь, оставив меня одну в трактире.

— Чего стоишь-то? — обернулся хозяин. — Слышала, что я сказал? Иди к Марке!

А где та Марка? И как она выглядит? Я ж в жизни в таких огромных доминах не бывала! Это в избе сени да пара комнат, заблудиться негде. А тут? Обвела взглядом огромное сумрачное помещение с рядами столов вдали и широкой деревянной уходящей наверх лестницей. А снаружи, как успела разглядеть, прежде чем зашли, — дом ещё больше. Три этажа, и в обе стороны тянется ширше, чем ограда у деревенского коровьего выгона. Махина, одно слово!

— Ладно. Ма-арка! МАААРКА!!! — рёв Варека эхом раскатился по дому.

Такое не то что глухой в лиге услышит, а мёртвый на погосте из могилы выпрыгнет! Ужас, как орёт.

— Чи-иво? — донеслось откуда-то сверху.

— Сюды иди! Новенькая у нас, — договорил Варек уже спокойнее.

Ох, лишь бы она была не злой!

— Значит, Син? Говоришь, шестнадцать тебе? Не врёшь? А девка иль баба? А то, может, из дома удрала, оттого что согрешила?

Я замотала головой, глядя на упёршую руки в боки краснощёкую тётку в застиранном сером фартуке.

— Ну ладно. Говори, что умеешь! Работа разная есть: стирать, убирать, готовить, за скотиной ходить, коров доить — у нас их четыре. А по вечерам, как народ выпить соберётся, все подавальщицами в нижнем зале работают. Ты считать умеешь?

— До двух дюжин, на пальцах…

— А писать? — В голосе тётки слышалось всё, что она думает о безграмотных неумехах.

— Не-а, — уныло призналась я.

— Ну-ка, посчитай, скока тут денег? — На прилавок передо мной высыпалась горка серебряных и медных монет. — И, если тебе дали серебрушку, а взяли два пива по три медяка, сколько ты сдать должна?

Я в растерянности уставилась на рассыпанное передо мной богатство. Сдать — это вернуть, что ли? А сколько в серебрушке медяков? Я ж не знаю.

— Мы с бабушкой своим огородом жили, — попыталась я объяснить ситуацию.

— Ладно, научишься со временем, — вздохнула тётка. — Давай сейчас покажу, где ты спать будешь. Потом переоденешься, да за работу! Кормить тебя за так тут никто не станет. Что, другой одёжи нет? Ладно, дам. Но с получки, сама понимаешь, вычту. Иди за мной!

Спать мне полагалось в закуте под лестницей рядом с кухней, на соломенном тюфяке на полу. Пол был деревянным, а тюфяков почему-то было два.

— И запомни, никаких шур-мур с приезжими! С этим у нас строго! Попадёшься — тут же вышвырну. И если своруешь что — тоже за ворота улетишь. После того как отработаешь, разумеется.

Ох. Я уже жалела, что осмелилась сюда сунуться. Выходило, что я кругом виноватая, да ещё всем уже должна — и тётке Марке за серую полотняную рабочую рубаху, и Коржику за то, что меня привёл.

В целом Марка была ничего. Баба как баба — лет под сорок, краснолицая, уже грузная, с широкими плечами и большой грудью. Одета в синюю юбку почти до щиколоток и голубую блузу с вышивкой по вороту. Поверх — фартук с большим карманом. Коричневые волосы разделены на прямой пробор, гладко зачёсаны и заплетены в косицу. Говорила тётка Марка быстро, деловито, по существу. И было видно, что спрашивать станет строго. Так что надо постараться.

Ладно, попробую — что мне терять?

— Сейчас пойдёшь на огород. Натаскаешь воды, там две большие бочки, а потом прополи помидоры и перец. Но до вечера не поливай! Как солнце красным станет, вот тогда.

Да, это я знала. В солнцепёк воду не льют — толку не будет. Поливают рано утром или на ночь.

— Как сделаешь, найди меня. Я буду на втором этаже, в нумерах. И руки вымыть не забудь!

Я закивала.

Хотелось есть. Ужасно. После того как я битый час моталась с коромыслом от колодца до тех бездонных бочек, ноги едва держали. И грядки с помидорами, высокими, подвязанными к кольям, казалось, тянулись на лигу. Но сорняков там было преизрядно — а я, как нагнусь, перед носом всё плывёт. Потому что ела в последний раз вчера ещё до заката. Два сухаря и немного орехов. Но сейчас хоть напилась. Колодезная вода оказалась хорошей, холодной и сладкой.

— Син, так, что ль, тебя? Иди обедать! — послышался голос Марки от дверей.

Ох, как вовремя. У меня уже в глазах черно и кишка кишке кукиш кажет. Я сейчас за горбушку с половинкой огурца да с солью готова убить тем коромыслом!

Ополоснув руки и лицо в кадке, засеменила вслед за Маркой вглубь дома. И впрямь, едой пахнет, похлёбкой, да так, что рот слюной наполнился.

Зашли на кухню, где у стены стоял большой стол. За ним уже сидели Варек, два парня и незнакомая девчонка. Марка ткнула пальцем в деревянный стул, перед которым стояла большая глиняная миска, доверху налитая горячей красноватой похлёбкой. На доске в центре лежал порезанный толстыми ломтями круглый каравай. А рядом, на блюде, огурцы с помидорами. Ой, роскошество какое!

— Это Син, новенькая. Син, запоминай, — начала тыкать пальцем Марка в тех, кто уже ел, — это Долгар, он конюх. — Жующий хлеб темноволосый дядька лет тридцати кивнул головой. — Это Иргай, он на все руки мастер, на подхвате, а по вечерам вышибалой работает. — Плечистый белобрысый парень напротив моего места уставился мне в лицо, хмыкнул, подмигнул, заставив меня потупиться. Марка грозно насупилась: — Долгар, Иргай, чтоб без глупостей! Девку работать взяли, а не вас развлекать. Увижу, что пристаёте, скажу Вареку, сами знаете, что будет. — Белобрысый скривился и уставился в миску. Марка кивнула и продолжила уже мягче: — И последняя — Уна. Ты с ней спишь в одной комнате, — ткнула в русую девку чуть постарше моих лет на стуле рядом.

Я обрадовалась — может, подруга будет, расскажет мне, что тут и как.

Уна и ухом не повела на речь Марки. Как носила равномерно ложку от миски ко рту, так и продолжала носить. Я тоже вцепилась в ложку. Пока ясно главное — кормить, как обещали, будут. И, если что, защитят и от своих, и от чужих. А со временем всё узнаю. Лишь бы сразу не выгнали!

Миску с пряной рисовой похлёбкой я опустошила за три минуты. А потом ещё подтёрла ломтём хлеба дочиста. Хорошо-то как!