Книга Летучий Голландец - Андрей Матвеев

Самолет полностью вошел в полосу грозового фронта, но Вилли этого не знал.

Он лежал на кровати и смотрел на доктора.

У того были веселые глаза, он опять держал в руке шприц.

— Мне надоело, — сказал Вилли, — от этих уколов что-то не то… Вначале странно квакает, а потом куда-то ухает…

— Спи, красавчик! — сказала мом. — Тебя сильно ударили, доктор тебя лечит…

— Это плохой доктор, — возразил Вилли, — он хочет меня убить!

Доктор засмеялся.

Орел пролетел над головой Вилли и злобно щелкнул клювом.

Клюв был желтым и острым, такими же острыми были орлиные когти. Вилли отчетливо видел, как орел примеривается ими к его груди. Сейчас рухнет на него камнем и полоснет когтями по телу. Тогда доктору придется зашивать рану без анестезии.

— Это можно, — сказал доктор, — все можно!

Мом запричитала и принялась отгонять орла.

Тот злобно щелкал клювом, клекотал, но улетел, пробив самолетную обшивку.

Из дыры потянуло омерзительным холодом.

Краснолицый выпустил из руки стакан с виски, тот исчез вслед за орлом.

Вилли опять попытался уснуть, ему все это не нравилось, в голове мельтешили пятна и превращались в слова.

Black cloud crosses my mind,

Blue mist round my soul,

Feel so suicidal,

Even hate my rock and roll…

Эта дура никак не может выключить музыку.

Они падают, скоро погибнут, а музыка становится громче и громче.

Чертов врач мог бы поставить нормальный укол.

Когда ставят нормальный укол, то уши закладываются сладкой ватой, а тело исчезает. Ни легких, ни сердца, ни печени — ничего.

Даже глаз нет: вместо них просто отверстия, через которые ничего не видно.

И тогда становится хорошо.

Не надо дышать, видеть, слышать…

— Дыши! — гундосит доктор.

— Смотри! — мяукает мом.

Вилли улыбается и слушает. Черная туча затмевает мой разум Синяя дымка окутывает мне душу Так хочу покончить с собой Что даже ненавижу свой рок-н-ролл…

— Веселая песенка, — обращается Вилли к краснолицему соседу и внезапно замечает, что лицо у того больше не красное.

Оно потемнело, глаза пучатся, вылезают из орбит.

— Эй, — говорит Вилли, — парень, что с тобой?

— С ним все нормально, — ухмыляется доктор Дании, — просто он уже готов… Почти готов… Скоро будет готов… Ты тоже скоро будешь готов!

Вилли пытается встать с кровати.

Ему осточертел этот долбаный док со своим шприцем. Нагнал черную тучу на разум, в голове бардак. И вся она исколота. Но все равно продолжает болеть. Если он сейчас не встанет, то доктор его залечит… Залечит, долечит, улечит. От Вилли ничего не останется, одна дырка в черепе. Большая, сквозная дырища, в которую свищет ветер, доктора самого надо скрутить и положить на кровать, связать руки, привязать ноги, отобрать шприц и поставить укол в голову — чтобы знал, как это больно…

— Больно, — соглашается доктор, — поэтому и не хочу!

— Что ты творишь, красавчик? — спрашивает мом, смотря, как Вилли соскакивает с кровати.

— Я жить хочу, — кричит Вилли, — а этот придурок собирается меня убить, ты что, не видишь, мом?

— Ты уже не живешь! — говорит доктор и вдруг поет: — Твой самолет падает, падает, скоро рухнешь ты в океан!

В ответ Вилли только смеется.

Загоняет доктора в угол между стеной и кроватью, потом резким ударом бьет в челюсть.

Тело доктора сползает на пол.

— Сильный мальчик! — с гордостью говорит мом.

Вилли смотрит по сторонам.

Стюардессы не видно, в салоне лишь испуганные пассажиры.

Краснолицый стал совершенно белым.

Странное имя — Марко…

Да и фамилия глупая — Вандердекер…

Вилли смотрит дальше.

Ему становится грустно.

Тот парень, которого он вначале спас, а потом дал по шее в Барселоне.

У него печальные глаза, у его подруги — тоже печальные.

— У меня печальные глаза? — спрашивает Вилли.

— У тебя красивые глаза, — отвечает мом, — ты самый замечательный мальчик!

Наушники валяются рядом, в голове вновь нарастает волна боли.

Он даже не слышит, как высокий голос в наушниках тянет последние слова:

Wanna die, yeah, wanna die,

If I ain't dead already, ooh,

Girl, you know the reason why!

Безжизненное тело доктора все еще валяется между стеной и кроватью.

— Его надо выбросить, — обращается Вилли к мом, — давай, я за ноги, ты за руки!

— Мне не справиться, — пугается мом, — он тяжелый!

— Он лазил ко мне в череп, — отвечает ей Вилл и, — много лет назад, присосался как червь, высасывал мозг, тот стал мягким и податливым… Я чуть не умер… Хочу сдохнуть, йе, хочу сдохнуть. Если я еще не подох, оу, Крошка, ты знаешь, почему!

— Поэтому и не умер, — убежденно заявляет мом, — и не должен, вцепись руками в кресло, Вилли, сильнее, пригни голову… Ты надел жилет?

Все уже надели жилеты, все сидят в жилетах, напуганные и с бледными лицами. Руки Вилли тоже становятся белыми, смешно смотреть, как белеет черная кожа, иногда он думал — как это, быть белым, сейчас можно сказать, что в этом ничего хорошего, белых надо жалеть, черных тоже надо жалеть, всех надо жалеть… Мом, говорит про себя Вилли, ты сейчас на небесах, откуда и спустилась когда-то, скажи, мом, что будет, останусь ли я в живых или так и сгину там, куда мы сейчас все падаем, падаем, падаем…

Ему хочется встать, подползти к запасному выходу, открыть и выпрыгнуть, не дожидаясь, пока самолет шмякнется о вздыбленную, бурлящую поверхность, голос в наушниках замолчал, стюардесса уже не плачет, сжалась в комочек и сидит, не женщина, — приготовившийся к смерти эмбрион, который должны абортировать, их всех сейчас абортируют, а потом, мокрых и скользких, завернут в пластик и выкинут в мусорное ведро под названием океан, он сглотнет их, слижет языком, даже не чувствуя вкуса, — пятнадцать случайных тел, не добыча, просто недоразумение, радужное пятно от горючего разольется по поверхности, ошметки фюзеляжа и тени от крыльев, пустой пластиковый ящик из-под бутылок с минеральной водой, несколько никак не тонущих чемоданов, хотя нет, вот один погружается, за ним торжественно ныряет второй, зато самый большой никак не может уйти следом, странный чемодан, загадочный чемодан, впрочем, Вилли всегда знал, что в этой жизни много загадочного.