Книга Полуденный мир - Павел Молитвин

Он уже собирался оттолкнуть свой плот от парапета и удариться в бега, не дожидаясь принцесс, когда кустарник поблизости зашуршал, захрустел и сестры выбрались на берег. Тофур поспешно окликнул их, но радовался он преждевременно, потому что следом за принцессами из кустов высыпала целая орава орущих и улюлюкающих скарусов, воинственно потрясавших копьями. Похоже, на этот раз сестрам от погони было не уйти. Молодой охотник поднял шест и тут, во второй раз за этот наполненный событиями день, увидел действие Жезла Силы. Огненный луч, нестерпимо яркий в ночной темноте, вырвался из рук Батигар. Толпа преследователей взвыла, послышались стоны, проклятия и угрозы. Ослепительный луч сделал в воздухе зигзаг и вновь опустился на скарусов. Теперь уже слышны были только хрипы умирающих, хруст ломаемого кустарника и топот обратившихся в бегство охотников.

Чаг и Батигар неспешно спустились к облюбованному Тофуром плоту, и младшая принцесса устало спросила:

— Ты умеешь находить дорогу по звездам? Определил, в каком направлении Чилар? Тогда помоги Чаг перебраться на плот и отчаливай.

— Отойди, гад смердючий, без тебя справлюсь! — прошипела Чаг и неуклюже прыгнула на начавший отходить от берега плот, который под её тяжестью так сильно накренился, что Тофур едва устоял на ногах. Упершись шестом в дно, он снова подогнал плот к берегу, и Батигар, тяжело ступив на него, сразу же опустилась на колени, а потом и вовсе легла ничком на бревна, широко раскинув руки, в одной из которых мрачно посверкивал смертоносный Жезл Силы.

Тофур оттолкнулся от берега и, глядя на недвижимых принцесс, решил, что сестры сегодня вечером потрудились на славу, и если ему удастся столь же успешно выполнить свою часть работы, то они могут считать себя уже достигшими пригородов Чилара. А там, с попутным караваном, торными дорогами до Кундалага или Эостра добраться — раз плюнуть. Оттуда, глядишь, и до Исфатеи рукой подать. Вот и дома почти, подбодрил он себя. Лишь бы озерные глеги на пути не встретились.

Глава пятая

ЧИЛАР

Тяжелый нож перерубил ветку и с силой вонзился в ствол дикой ваньги. Гиль удовлетворенно улыбнулся: урок, преподанные ему Эмриком, начали приносить плоды. Он извлек из плотной древесины подаренный Му-Хао нож — батракал считал, что должен хоть как-то возместить ему потерю Жезла Силы, — и сунул в ножны. За время перехода через Чиларские топи умение кидать нож было далеко не единственным, чему он научился. При постройке плота Эмрик отыскал в джунглях подходящий материал и за несколько вечеров сделал большой лук, подобный тем, которыми пользуются скотоводы Солончаковых пустошей, и показал юноше несколько любопытных приемов обращения с ним. Мгал ежедневно заставлял его драться с собой на мечах, но что больше всего радовало Гиля, так это неожиданно усилившиеся у него после бурной ночи, проведенной в поселке батракалов, колдовские способности. Называть их так было, вероятно, слишком самоуверенно, однако внезапно пришедшее умение разжигать костер без огнива, предсказывать погоду и предугадывать появление хищников было, безусловно, чем-то сродни колдовскому искусству Горбии, учившего некогда мальчишку врачеванию, зачаткам ясновидения и мысленному общению. Теперь Гиль без оговорок признавал, что деревенский колдун не зря выделял его из числа своих учеников, — очевидно, уже тогда он провидел дар, которым наделил юношу Великий Самаат при рождении.

С каждым днем его второе, внутреннее, зрение крепло, и постепенно он приучился ему доверять. Дар этот проявлял себя нечасто, но несколько раз уже помог юноше и его товарищам избежать опасностей. Страх — одно из сильнейших человеческих чувств, и потому мозг Гиля, постоянно ожидавший неприятных сюрпризов, уготованных ему и его спутникам джунглями, удивительно чутко реагировал на подстерегавшие их опасности.

Предостережения, которые он воспринимал, не были конкретными, они напоминали тень, падавшую от наползающих на солнце облаков, с той, пожалуй, разницей, что тень эту он воспринимал не обычным, а внутренним зрением. Вот и сейчас, вкладывая нож в ножны, Гиль внезапно ощутил знакомое уже затемнение сознания, каким-то образом связанное с Гатианой и его друзьями. Ощущение темноты и холода было мгновенным, но этого оказалось достаточно, чтобы он повернулся и, поправив заплечную суму, в которую собирал лекарственные и годные для приправ травы, скорым шагом направился к реке, .туда, где оставил Мгала и Эмрика. Чем больше узнавал он своих товарищей, тем сильнее к ним привязывался. Все реже вспоминалась ему родная деревня, разгромленная Белыми дьяволами, все бледнее становились образы родных, близких и друзей. Всех их заменили ему Мгал и Эмрик, люди из чужих, незнакомых племен, отличавшиеся от него не только верой, но и цветом кожи. Хотя вопрос о том, во что же они верят и верят ли вообще, Гиль до сих пор не решил для себя окончательно. Помнится, Му-Хао, проводив их длинным, но сравнительно безопасным путем до берегов Гатианы, спросил, перед тем как распро-•щаться, почему все трое чужаков, пришедших из Большого мира, не боятся смерти. На основании чего батракал сделал такой вывод, Гиль узнать не удосужился, хотя он-то смерти действительно не слишком боялся, потому что верил: если умрет достойно, как подобает воину, а иного он себе не мог и помыслить, то попадет прямо в дивные селения Самаата. А о чем ещё может мечтать мужчина, рожденный в племени барра? Так Гиль и сказал Му-Хао, и нечто подобное ожидал услышать от своих друзей, но услышал совсем иное.

«Бояться боли, процесса умирания естественно для человека. Но смерть — это переход в небытие, после которого остается только бесчувственный смердящий труп, не способный испытывать ни боли, ни жалости, ни горечи утраты. Бояться можно смерти близких, без которых этот мир опустеет, — сказал Эмрик, и лицо его дрогнуло. — Собственную же смерть человек даже не сможет осознать, так стоит ли её бояться?»

«0-хой! Ни вера, ни безверие не превратят труса в храбреца и не сделают смельчака обладателем пугливого сердца, — согласился Му-Хао, покачав головой. — Я не сумел правильно задать вопрос, и ваши ответы не помогут мне вдохнуть силы в моих потерявших вкус к жизни и все же не желающих лишний раз рисковать ею сородичей. Тем не менее я хотел бы услышать и тебя, Мгал».

Северянин передвинулся по стволу сваленного ветром Дерева, чтобы лицо его оказалось в тени, и неторопливо произнес: «Я видел множество людей, поклонявшихся са-'чьад разным богам, и полагаю, что, будь этих богов действительно так много, они едва ли смогли бы мирно уживать — между собой. Мой учитель, Менгер, верил в то, что существует Единый Всесильный Творец, являющий разньм народам различные свои ипостаси. Каждому ту, которую он может понять и принять. Но что ему, Великому и Вечному, до судеб отдельных людей, жизнь которых для него не более чем для нас жизнь мотылька-однодневки? Он ткет ковер мироздания, преследуя одному ему ведомую цель, и мы служим лишь подсобным материалом для воплощения грандиозного замысла. Каждый из нас играет свою роль, и так же, как бродячие актеры, выступив со своим номером, покидают базарную площадь, исчезаем из этого мира. Но не прежде, чем выполним свое предназначение и дадим возможность Творцу вплести нити наших жизней в созданный им вселенский ковер. Одним уготована маленькая роль, другим побольше, но ещё до выхода на площадь жизни она уже предопределена характером, способностями, целым рядом сопутствующих обстоятельств. Однако то, что каждому из нас положено — малое или большое, равно незначительное, когда мерилом является Вечность, — мы исполним, и потому нет смысла бояться смерти, ждущей нас в положенном месте в урочный миг».