Книга Учебник Жизни для Дураков - Андрей Яхонтов

РАНИМАЯ ДУША

Маркофьев был так потрясен случившимся, что не вьщержал и ушел в загул. Недели две никто не мог его разыскать.

А потом, когда утопленную машину обнаружили, и следователь, не поверивший версии угона, стал таскать на допросы меня и моих родителей, мой друг появился.

— Зря не хочешь взять вину на себя, — говорил он. — Будешь потом мучаться…

— Почему? — спрашивал я.

— Характер, как и внешность, не изменишь. Ты ведь мягкий, добрый человек. Не привык отказывать. Не привык подставлять других. Ты потом изведешь себя. Что предал друга. Не заслонил его собой. Послушай меня! Не надо! Не иди против своей природы. Как не иду я.

И еще он говорил:

— Все люди смертны. Все это знают, но никто об этом не задумывается. Вот едет полный вагон пассажиров. И ведь все умрут. Ни один этой участи не избежит. Просто никто не знает, какая именно смерть ему уготована. Легкая или мучительная. И не так уж важно — чуть раньше или чуть позже. На больничной койке или под колесами автомобиля. Может, я даже облегчил его участь. Застиг в тот момент, когда он меньше всего ожидал развязки. О, это счастье — умереть налету, без долгих подготовительных мучений…

НИКАКОГО РИСКА

А еще он подбивал меня обчистить квартиру моих родителей.

— Ты им чем-то обязан? Ничем, — говорил мне Маркофьев. — Если б они тебя понимали… А то ведь не понимают. Если б сочувствовали… И потом их имущество рано или поздно все равно достанется тебе. Это даже не может считаться ограблением.

* ЕСЛИ ВАШИ РОДИТЕЛИ ВЫЖИЛИ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ВЫ ИХ ПОХОРОНИЛИ, ОБКРАДИТЕ ИХ — ЭТО МОЖЕТ ДАТЬ НЕОЖИДАННЫЙ ЭФФЕКТ.

* ВООБЩЕ, ЕСЛИ КОГО И ОБКРАДЫВАТЬ, ТО РОДИТЕЛЕЙ, ВРЯД ЛИ НА ВАС ПОДУМАЮТ, А ЕСЛИ И ПОДУМАЮТ, ТО В СУД НЕ ПОДАДУТ.

План Маркофьева был: взять столовое серебро, две китайские вазочки и мамины серьги, заложить все скопом, с деньгами поехать на ипподром, удвоить сумму, выкупить и вернуть вещи назад.

— На эти деньги приобретешь им новую машину. Лишь бы они молчали, не возникали, не горевали о прежней. Риска нет никакого, — твердил он. — Ты и сам это видишь.

Мы стояли, покачиваясь, в пивном баре и разделывали скумбрию на закуску.

Он мыслил логично. Ему трудно было отказать в разумности. Я был с ним согласен: жить надо легко, просто, не отягощая себя излишними сомнениями.

Но не так-то просто мне было на это решиться.

— Да чего ты боишься-то? Чего? — убеждал меня он. — Если кого и обкрадывать, то родителей. На тебя не подумают. А подумают — не заявят.

РАССЛЕДОВАНИЕ

Тем временем выяснилось, что пострадавший остался жив и в тяжелом состоянии доставлен в больницу. Свидетели происшествия запомнили номер сбившей несчастного машины и сообщили в милицию. Расследование продвигалось вперед стремительно.

АЛИБИ

Маркофьеву вторил и мой отец.

— Не вздумай предать друга, — твердил он мне. — Пойди и честно во всем сознайся. Скажи, что за рулем сидел ты. Поверь, тебе сразу станет легче. Сам погибай, а товарища выручай.

* ВСЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ МУДРЕЦОВ, ДАВНО УШЕДШИХ В ИНОЙ МИР, ВСЕ ПРИМЕРЫ ИЗ ЖИЗНИ ГЕРОИЧЕСКИХ ЛИЧНОСТЕЙ — ВАМ НЕ УКАЗ. И НЕ ПРИМЕР.

Во-первых, потому что мы живем в другом времени.

А во-вторых, потому что сами вы — не герой и не мудрец. Ну какой вы герой? Нынешние условия — совсем иные, чем те, что были раньше.

Даже заповеди: «Не убий», «Не укради», «Не прелюбодействуй», обретают в современных условиях новое звучание: «Убий!», «Укради!», «Займись прелюбодеянием!»

Мама ничего не говорила. Только плакала.

* ВЕРИТЬ НЕЛЬЗЯ НИКОМУ. ДАЖЕ ОТЦУ, ТОЛЬКО МАМЕ.

Следователь наведывался то к родителям, то в институт, беседовал с сотрудниками. Можете представить, что они ему говорили?

— А потому что ты сам виноват, — твердил Маркофьев. — Кто тебя видел, где ты был в ту ночь? К родителям не заезжал, с Маргаритой не живешь. Сидел в одиночестве на моей даче? Ну и дурак! А вот меня видели все! Я был в ресторане, гулял, выпивал. — И он хохотал. — Не можешь, что ли, в ресторан сходить? Обеспечить себе алиби?

БЕСТОЛКОВОСТЬ

Со мной проводили беседы Маргарита и Катя.

— Неужели трудно сказать, что за рулем сидел именно ты? — говорили они.

Сотрудники института со мной, как и прежде, не здоровались. Миша прямо мне заявил (весь дрожа от ненависти), что мне несдобровать, что я должен отправиться в тюрьму. Олечка, которая так и не научилась мыть пробирки, с презрением глядя мне в глаза, стыдила:

— Будьте откровенны, вы — равнодушный человек. Всю жизнь выезжали за счет Маркофьева, а теперь предаете благодетеля.

И многие, многие еще упрекали меня в черной неблагодарности. Женщина со страдающим взглядом кричала, сверкая глазами:

— Ничтожество! Хочешь лишить нас такого руководителя! Ты, может, мечтаешь занять его место?

Она не уставала меня стыдить:

— Совесть в тебе хоть на донышке сохранилась? Что же ты присосался к нему, как клещ!

Сам Маркофьев был по-настоящему удручен происходящим.

На очередном празднике — не то юбилее института, не то дне рождения кого-то из академиков, — он, в то время как все вокруг веселились, оставался печален.

— Не успеет закончиться наше застолье, как один из вас предаст меня, — говорил он и поглядывал на меня.

И еще он говорил:

— Пьете сейчас не вино, но мою кровь, вкушаете не торт, но мою плоть. Ибо кто я для вас есть — как не отец родной?

МРАЧНОЕ ТОРЖЕСТВО СПРАВЕДЛИВОСТИ

— Именно так следует сказать… — вздыхал Маркофьев. — Вот порхает, легко живет энергичный, веселый, инициативный человек. Приятно за ним наблюдать. Но напяливают траурные мантии судьи, чтобы объявить ему приговор… За что? И нужно ли нам такое торжество справедливости?

ПОХОРОНЫ

И еще он мне говорил:

— Доведешь меня до смерти. Вгонишь в гроб. Но чего этим добьешься? Ко мне на похороны придут тысячи, миллионы благодарных почитателей. Тысячи мужчин принесут цветы, тысячи женщин прольют слезы, тысячи детей побегут за гробом с криком: «Прощай, папа!» А КТО ПРИДЕТ НА ТВОЮ ПАНИХИДУ?

И эта кошмарная фантазия: одинокий гроб, стоящий в пустом зале, тоже подвигала меня к роковому решению.

ПРАВДА

То, что он излагал, было чистейшей правдой. Все они жили одной семьей, пили вместе чай, ездили друг к другу в гости, спали в одних постелях друг с другом, ссорились и мирились, что так естественно для семьи — большой и дружной. И вот в их семью затесался урод, отщепенец…