Книга А «Скорая» уже едет - Константин Шох

в новое здание из прогнивших одноэтажных корпусов флигельного типа, в которых она располагается уже полвека. И подцепить там вторичную инфекцию легче легкого – особенно в летний период, когда заполняемость стационара достигает трехсот процентов, а больные, которых никак нельзя лечить амбулаторно, размещаются в коридорах и процедурных кабинетах.

– Я все понимаю… Но и вы поймите – ребенок нуждается в наблюдении врача. Постоянном наблюдении. Мы-то у вас жить остаться не можем, правильно? Этот приступ, который вы сейчас видели, может и повториться, как только закончит свое действие препарат. И что, снова нас три часа ждать будете?

– Скажите, а самим можно в больницу поехать? – спросил отец. – У нас машина-то есть, просто не знаем, может, там ночью не пускают.

– Пускают. Но вы все же подумайте.

– Да чего думать? До утра вашего укола хватит?

– До утра – хватит.

– Саш, а утром мы Васютинскому позвоним, да? – полуутвердительно спросила мама. – Он же не уехал никуда?

– Да… понимаете, доктор, у нас свой врач – он нас лечит всегда. Но тут, сами видите, такое дело, сначала его беспокоить не хотели, а потом Лешка задыхаться стал…

«Да-да», – мысленно кивнул Степан. «Сначала вы тянули резину, ожидая, что все, как обычно ждут, само пройдет, по щучьему веленью, а потом крайней оказывается «Скорая», когда состояние уже доходит до критического. Но уж никак не тот самый, как его там, Васютинский, которого, пардон, беспокоить постеснялась среди ночи… Даже при явном стенозирующем ларингите, о возможности возникновения которого ему неплохо было бы просветить родных».

– Ладно, – буркнул он. – В таком случае, до утра не спите, ребенка наблюдаете. Подобные приступы тем и коварны, что начинаются внезапно. В случае чего – бегом в машину и едете в инфекционную больницу, не ждете ничего, ясно?

– Ясно.

– Вот здесь распишитесь, что согласны были на осмотр, оказание помощи и отказываетесь от госпитализации.

Отец размашисто черканул в карте.

– Ну, как ты себя чувствуешь, дружок? – спросил Степан, наклоняясь к ребенку.

– Дядя – бяка! – упрямо ответил тот, демонстративно отворачиваясь и утыкаясь носом в грудь матери.

– Ну, бяка и бяка, буду с этим жить. Ладушки, судя по голосу и общему состоянию, приступ практически снят. Мы поехали… а вы, как я уже разъяснил, сидите и смотрите.

– Спасибо, доктор, – мама говорила с явным облегчением. Видимо, всерьез опасалась, что Степан может кинуться, сграбастать и силой уволочь в стационар, несмотря на отказы.

– Вас проводить? – отцу, судя по голосу, этого очень не хотелось. И ребенка не хочется оставлять, да и стыдно идти с теми, кого не так давно поливал бранью. Особенно после того, как эти же, облаянные, твое чадо спасли. Больно уж пауза по дороге неловкая получится.

– Нет, спасибо, дорогу найдем, – насмешливо сказал врач. – Всего наилучшего. – До свидания.

– Не надо нам свидания, – проворчала Ира, когда они вышли за ворота, нагруженные двумя укладками. – Обойдемся как-нибудь… Сил уже нет вас всех видеть.

– Ладно, Иринка, не ворчи, – засмеялся Степан, перехватывая ручку сумки поудобнее. – Тут работы осталось – два часа. И пойдешь домой, к пацанятам своим.

– Как тут не ворчать, Степан Андреевич? Еще удивляюсь, как вы спокойны. Ребенок уже неделю как болеет, они хватились…

За одной из гор улицы Долинной, той, что с востока, окаймленной сверху зубцами пихт хвойного леса, медленно розовело небо, предвещая скорый рассвет и ясную, хорошую погоду. По речке, раскачивая мостик, дул свежий ветерок, игриво колыхавший темный ольшаник на берегах. Голоса двух медиков – раздраженный женский и насмешливый мужской – далеко разносились над струящейся водой.

* * *

Как правильно заметили братья-классики, бесшумных засад не бывает. Особенно в наше время, особенно, если силки расставлены на заведомо бессильную, хоть и кусачую дичь, особенно в твердой уверенности, что дичи уже некуда деваться, и она не сиганет за флажки.

Это Степан почувствовал еще на подходе к конференц-комнате, когда Костенко, жабьи улыбнувшись, вежливо распахнула перед ним дверь. Уж за ней-то, старающейся лишний раз вообще не выдавать ни лицом, ни словом общечеловеческое генетическое родство с выездным быдлом, этого точно не водилось – такая слащавая вежливость свидетельствовала лишь об неминуемо ожидающей впереди грандиозной пакости.

– Курсы хороших манер окончили наконец-то, Анна Петровна? – ядовито спросил Александров. – Давно пора, мы уж заждались.

Улыбка Костенко испарилась, глаза блеснули привычной злобой и отвращением. Степан удовлетворенно прошествовал в комнату, которая уже заполнялась сонным после рабочей ночи персоналом. Язык уже чесался отделать мадам старшего фельдшера за ночное диспетчерство и последний, безобразно принятый, вызов, но он решил попридержать эмоции и поберечь силы, ибо нетипичность поведения начальства явно указывала на то, что что-то затевается.

Следуя все тем же классикам и их наблюдательности, засадствующих недругов выдавал скрип тетивы и алчное сопение – в данном случае их заменял скрип расшатанного стула под обширной задницей Лисовского, который так оживленно вертелся на сиденье, словно из последнего то и дело высовывались гвозди. Неискушенный взгляд постороннего человека и то зафиксировал бы, что заведующий доволен – уж очень бойко он раскланивался с наиболее маститыми врачами и рассыпал улыбочки фельдшерам женского пола, имевшим привлекательную внешность. А довольство Лиса, как показывала практика, ничего хорошего простым медикам никогда не приносило – человек не тот.

Пятиминутка прошла подозрительно быстро и, что еще больше утвердило нехорошие предчувствия Степана, в этот раз заведующий миновал его вниманием, не обрушив лавину дежурных мелочных придирок, каковые он обязательно припасал и даже выписывал на бумагу, чтобы впопыхах ничего не забыть. Врач нахмурился, подобрал ноги под себя, как перед прыжком. Лис не просто так отмолчался – видно же, как его распирает – это вынужденное воздержание гурмана, стремящегося побыстрее покончить с закуской и перейти к основному, давно ожидаемому блюду.

– Никак простили вас, Степан Андреевич, – удивленно прошептала ему на ухо Ира.

Александров кивнул, не сводя прищуренных глаз с гладкой физиономии заведующего и мельтешащих под его мелким туфлеобразным носом отвратительных тонких усиков, придающих Лисовскому вид дешевой пародии на Петра Первого. Или на сутенера мелкого пошиба. Простили, как же…

И когда, наконец, перед самым окончанием пятиминутки, распахнулась дверь, и в конференц-комнаты вошли начмед и старший врач, Степан понял, что ловушка захлопнулась. Персонал удивленно загомонил, рассматривая местные знаменитости и удивляясь как появлению начмеда Витюка на подстанции в столь ранний час, так и появлению Беридзе не в свою рабочую смену.

– На этом пятиминутка закончена, всем спасибо, – звенящим голосом объявил Лисовский, и, не удержавшись, стрельнул торжествующим взглядом в сторону Степана. – Попрошу остаться врача Александрова на заседание КЭК.

Ира тихо ахнула, вцепившись ему в рукав.

– Степан Андреевич…