Книга А «Скорая» уже едет - Константин Шох

сидящий на кровати, выглядел и впрямь неважно – это было видно даже неспециалисту. Собственно, сидеть он не сидел – он метался, запрокидывая голову, периодически грубо, по-взрослому, лающе кашляя, вырывался из рук испуганной матери, которая, плача, пыталась напоить его горячим молоком из чашки.

– Зайка, ну что ты? Глотни, мой хороший, давай!

Она повернулась на звук шагов входящих.

– Где вас носит? Где вас носит, сволочи?! Вы видите, в каком он состоянии?!

«Да, Лисовский, ты видишь, в каком он состоянии?» – ехидно спросил у невидимого заведующего Степан, со стуком ставя укладки на пол и торопливо сдергивая с шеи фонендоскоп. «Может, объяснишь сейчас родителям, что мы к ним два часа добирались только в связи с воспитательными мероприятиями в адрес врача Александрова, а? Скотина…»

Виртуальный Лис, разумеется, отмолчался, судорожно, как всегда в минуты волнения, потирая призрачные ладошки. Куда ему что-то говорить? Одно дело – видеть заболевание по карте вызова, в приятной тиши собственного кабинета, и уж совсем другое – вот так вот, на вызове, когда уже нереально вспоминать алгоритм, поглядывая в книжку и неторопливо потягивая кофе. Это тебе не на интернов на пятиминутках орать…

– Все-все-все, успокаиваемся все, – громко, отчетливо произнес врач. – Все ваши претензии мы выслушаем потом, когда окажем помощь, ладно? Папа, чайник быстро ставьте и несите таз. Мама, ребенка держим и двигаемся ко мне. Сколько лет ему?

– Три года, два месяца, – всхлипывая, ответила мать, пытаясь прижать к себе сына. Тот снова закашлялся, судорожно, непродуктивно, выдав голосом осиплую руладу.

– Ирина, дексаметазон ноль-три в мышцу, – бросил Александров, вставляя в уши дужки фонендоскопа. – Держите его крепче сейчас.

В легких аускультативно выслушивались единичные сухие хрипы, радостно посвистывавшие в нижних отделах.

– Чем болеет ребенок?

– А?

– Болеет чем, спрашиваю? В легких у него хрипы – они просто так, за пять минут, не появятся.

– Ну… покашливал он неделю, – неуверенно произнесла мама. – И температурил, кажется… сопливил тоже…

– Кажется, – раздраженно сказала Ира, стравливая из шприца воздух. – А то, что лечить болезни надо вовремя, не задумывались?

Александров громко кашлянул, сверкнув глазами. Нашла время нотации читать!

Увидев иглу, ребенок закричал – точнее попытался, потому что тонкое сипение, вырывавшееся у него из горла, никак не напоминало человеческий крик. Носогубный треугольник приобрел зловеще-густой синеватый оттенок, при попытке сделать вдох яростно колебалась яремная ямка и эпигастрий[66].

– Держите его.

Мама бестолково засуетилась, пытаясь обхватить вырывающегося мальчика, бешено молотящего кулачками и пятками. Врач вздохнул:

– Ладно, давайте я. Иначе до утра провозимся.

Он сильным движением сгреб ребенка, привычно перекинул через колено, сжимая ножки между своими ногами, одной рукой прижал тельце к себе, другой придавил поясницу.

– Ирина, можно.

Фельдшер, торопливо проведя ваткой со спиртом по ягодице, вонзила иголку. Мальчик выдал высокую «петушиную» ноту, после чего дико забился и вырвал прямо на одеяло. После рвоты его ясно полегчало, потому что он после сиплого вдоха громко, хоть и хрипловато еще, заголосил.

– Вот и ладушки, – облегченно произнес врач. Стридор[67], который мальчик демонстрировал по прибытии, стал ощутимо тише. – Мама, держите его, чтобы руками не полез к месту укола. И лицо вытрите.

Вернулся папа, несущий синий пластмассовый таз и исходящий паром электрический чайник. Степан быстро объяснил, как приготовить горячую ножную ванну, после чего, слегка утихомирившийся ребенок был водружен к маме на колени, ножками по щиколотки утонув в нагретой воде. Врач повертел головой. Ага, на тумбочке неровным строем выстроились флаконы и коробочки – все же мамка лечила упомянутое покашливание с температурой, хотя, конечно, вряд ли по врачебной рекомендации.

– «Зиртек», вижу, стоит – принимали?

Мама кивнула, кутая ребенка в толстое махровое полотенце. Тот все еще демонстрировал инспираторную одышку[68], но, что не могло не радовать, в гораздо меньшей степени.

– Перенес хорошо?

– Ну… вроде бы да.

– Жалоб на зуд, кашель, высыпания на коже не было?

– Нет, не было.

– Тогда… три года, значит… Ирина, в стакан теплой воды десять капель и дайте выпить ребенку. Кстати, как тебя зовут, попрыгунчик?

– Лёса, – ответил с хрипотцой, недружелюбно поглядывая, пациент. – А ты, дядька, плёхой. Бяка!

– Ну, раз ругаешься, значит – не болеешь, – усмехнулся врач, наблюдая, как неуверенно заулыбались родители.

– А что это с ним было, доктор? – спросил отец, засовывая руки в карманы брюк. Степан слегка улыбнулся. По молодости лет он этот жест воспринимал в штыки, как демонстрацию бескультурья, пока не убедился как-то на собственном примере, что руки туда родителями прячутся только по одной причине – чтобы скрыть дрожь.

– Это у нас называется ложный круп[69]. Приступ удушья, возникающий из-за отека голосовых связок и подсвязочного пространства.

– А почему ложный? – удивленно спросила мама, принимая от Иры стакан с растворенным в воде препаратом.

– Истинный бывает при дифтерии, – пояснил врач. – Там причина удушья немного другая. А ваш круп развился, как я думаю и вряд ли ошибусь, на фоне недолеченной вирус ной инфекции, которая пробралась к вам воздушно-капельным путем и быстренько спустилась вниз.

– Но мы же ему от температуры все давали! Вот, свечи купили…

– Угу. Кстати, свечи нужно хранить в холодильнике, а не на тумбочке. А противовирусного я у вас на упомянутой тумбочке что-то не наблюдаю ничего. Температура – это не причина, это следствие. А причину-то вы оставили в неприкосновенности.

Родители, хлопая глазами, внимали спокойной, неторопливой речи врача. Степан, рассказывая, периодически внимательно оглядывал больного Лешу – тот добросовестно слушал, синеть не собирался, а дыхание его потихоньку выравнивалось. Вот и чудно. Меньше всего сейчас хотелось думать о реанимационных мероприятиях на дому, особенно о такой кровавой вещи, как наложение трахеостомы.

Ира, закончив написание карты, подошла к врачу, и, засовывая ее в нагрудный карман, прошелестела на ухо:

– Степан Андреевич, а что, пульмикортом ингалировать не будем?

Александров лишь мотнул головой – отвали, советчица.

– Ладно, все это хорошо. А теперь, друзья мои, вам очень настоятельно рекомендую прокатиться со мной в больницу.

Улыбка у мамы мгновенно исчезла.

– В какую?

– В инфекционную.

– В инфекцию? – в глазах ее отразился священный ужас, словно ей предлагали заколоть несчастного Лешу на алтаре во славу языческого бога. – Нет, туда я не хочу! И не говорите мне даже!

– Меня сейчас ваши хотения и нехотения мало интересуют, – сдвинул брови Степан. – Меня интересует только состояние больного.

– Мы там уже лежали, понимаете! Ухода никакого, да еще и подхватим там что-нибудь обязательно. Нет, нет, и не просите, мы категорически отказываемся!

Врач устало прикрыл глаза. Оно, конечно, так – инфекционная больница давно уже нуждалась в ремонте, а еще, по-хорошему, в переезде