Книга Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711 - Юст Юль

3-го. Я поехал с герцогом Курляндским на судно к вице-адмиралу, (чтобы) у него поесть; ибо, побуждаемые голодом, все мы бродили кругом и лизоблюдничали у кого случится. Для нас было бы, конечно, полезнее, если бы двор, пригласивший нас, (заранее) предупредил нас, что мы должны взят с собой собственную (провизию).

5-го. Царь объявил с вечера, что намерен произвести небольшие маневры в открытом море. Каждому из нас он предоставил сесть, по желанию, на корабль, которым командует он сам, на генерал-адмиральский (корабль) или на корабль вице-адмирала. Я сел на (этот последний). Вследствие полного штиля нам пришлось верповаться, и в течение вечера мы отошли недалеко от Кроншлота. В тот же вечер на флот прибыл князь Александр Меншиков. (Князь) вступил в качестве капитан-командора на корабль «Думкрат», для командования им.

6-го. Дул свежий бриз. Чтобы выйти в открытое море, где флот должен был расположиться в боевом порядке, (суда) принялись лавировать, но вследствие (противного ветра) не могли выйти на простор, за риф, тянущийся на запад от Ритусара, и вечером должны были встать на якорь милях в трех от Кроншлота.

7-го. Так как ветер все был западный и мы не могли выйти мористее, то решено было вернуться утром в Кроншлот. Вследствие свежего бриза это плавание (наше) длилось (всего) часа полтора. Пока (мы) шли (таким образом) на фордевинд, (с кораблей) самым беспорядочным образом палили из орудий. С иного (судна) произведены были залпы из двух батарей, с иного из трех, четырех или пяти (батарей), порой же делался (и) ружейный залп. Тем и закончились маневры. В течение их я находился на судне у шаутбенахта царя, где, как и на других судах, шла здоровая попойка.

8-го. Было похмелье, то есть день (без попойки) для изгнания хмеля. Похмелье значит недомогание (после пьянства).

9-го. В полдень вдовствующая царица с царевнами пошла обратно в Петербург.

Шаутбенахт царь задал на своем корабле пир; (когда пили) чашу по случаю победы под Лесной в Польше, одержанной русскими над Левенгауптом ровно два года тому назад, (царь) сам обносил стаканами и чарами. Пили ужаснейшим образом по всякому поводу.

На следующее утро я отправился обратно в Петербург.

12-го. Вечером получены сведения, что Ревель сдался царю на (капитуляцию). Хотя было уже 9 часов и царствовала полная темнота, тем не менее в здешней крепости, по заведенному порядку, тотчас же сделано было 17 (пушечных) выстрелов.

13-го. Сюда прибыли из Москвы королевско-шведский тайный советник граф Пиперт, генерал-фельдмаршал Рейншильд и тайный секретарь Цедерьельм[283], взятые в плен под Полтавой, (о чем) сказано выше.

Следует заметить, что в России ко всякому иностранному посланнику назначается небольшой караул, отчасти для почета, отчасти в качестве охраны. Солдаты такого караула никогда не сменяются — (мера) весьма разумная, ибо (благодаря ей) люди (эти) лучше привыкают к своим (обязанностям). Ежедневные смены представляют (в этом случае) вред. Таким образом, в течение всего лета при мне состояли все те же (солдаты). Они были мне весьма полезны и (оказывали мне большие) услуги, ибо ими можно распоряжаться как своей челядью; все, что им ни поручается, они исполняют с большой охотой.

15-го. Ввиду предстоявших морозов, чтоб избежать плавучих льдов, флот снова (собрался) в петербургской гавани (и) стал разоружаться. Кампания нынешнего лета закончилась так счастливо, что о большем успехе и благословении Божьем нельзя было мечтать. (В самом деле), в одно лето царь взял восемь сильнейших крепостей, (а) именно: Эльбинг, Ригу, Динамюнде, Пернов, Аренсбург, Ревель, Выборг и Кексгольм, и благодаря этому стал господином всей Лифляндии, Эстляндии, Карелии и Кексгольма. (Ему) больше ничего не оставалось завоевывать. Успех был тем беспримернее, что при взятии (названных) крепостей было меньше расстреляно пороху, чем в ознаменование радости по случаю всех этих побед и при чашах в их (честь). (Такое счастливое окончание кампании) царь решил отпраздновать трехдневным торжеством. На (празднество) это были позваны как я, так и остальные пребывающие здесь (иностранные) посланники и иностранные господа. Однако (что касается меня, то) я извинился ввиду болезни груди, так как, помимо (болезни), я предчувствовал, что если три дня и три ночи буду кутить и пить, как другие, то могу поплатиться жизнью. Ибо на всех подобных пирах, лишь только соберутся гости, прежде даже чем (они) примутся пить или отведают вина, царь, по (своему) обыкновению, уже велит поставить у дверей двойную стражу, (чтобы) не выпускать никого, не исключая и тех, которые до того пьяны, что их, salvo honore, рвет. Но (при этом) сам царь редко выпивает более одной или, в крайнем (случае), двух бутылок вина, так что на столь многочисленных попойках, я редко видал его совершенно, — что называется, как стелька — пьяным. Между тем (остальных) гостей заставляют напиваться до того, что они ничего не видят и не слышат, и тут царь принимается с ними болтать, стараясь выведать, что у каждого (на уме). Ссоры и брань между пьяными тоже по сердцу царю: так как из (их) взаимных укоров ему (открываются) их воровство, мошенничество и хитрости, и он пользуется случаем, чтобы наказывать виновных. Таким образом оправдывается пословица: когда воры бранятся, крестьянин получает обратно (украденный) товар.

Порядок празднества был следующий.

19-го. Прежде (всего) в русских церквах отслужили молебен. Далее, в крепости и в Адмиралтействе произошла круговая пальба, (причем сделано) в три приема по 151 выстрелу. У собора царь поставил своего повара Иоганна фон Фельтена, одетого в черное платье, в широкий плащ и (закрытого) фатой. Так как Фельтен датчанин и великий ненавистник шведов, то царь называет его в шутку шведом и при всех радостных торжествах по случаю побед над шведами заставляет его изображать (шведа). С зачерненным лицом [и], как сказано, (в черном) одеянии, (Фельтен) стоял у дверей (собора) и делал вид, что плачет. Когда входящие или выходящие спрашивали, о чем он так горюет, он отвечал: «Как мне не горевать, когда враг отнял у меня всю Лифляндию, и (я лишился там) последнего своего города!» Над крепостью был поднят желтый русский штандарт. На (Неве) стоял корабль, весь увешанный по реям, мачтам и стеньгам всевозможных цветов флагами, гюйсами и вымпелами. Весь день трезвонили в колокола. У князя (Меншикова) были гости: при каждой чаше производилось по 11 выстрелов из больших пушек, (нарочно) для этого поставленных перед его домом. Вечером повсюду зажжена была иллюминация. Ночью верхнюю часть (собора), возвышающуюся над валом, убрали, где (только) было можно, фонарями; увесили множеством зажженных фонарей и флагшток, на котором каждый день развевается знамя над валом. Большой корабль на (Неве) убрался по реям, стеньгам, мачтам и такелажу грот-мачты множеством горящих шкаликов. В окнах домов выставили аллегорические картины, позади которых (зажгли) большое количество свечей. Многие (дома) были увешаны снаружи сотнями фонарей. Поздно вечером сожжен фейерверк. Веселье и попойка длились до 3 часов утра.