Книга Неужели это я?! Господи... - Олег Басилашвили

Усталые, но довольные, покидаем мы магазин. «А теперь, Олег Валерьяныч, бегом! А то он передумает!» – это Генка Богачев, мерзавец!

Были мы с «Дядей Ваней» и в Индии.

Гастроли наши проходили в январе. В Калькутте – влажная жара градусов под сорок. Баня. Ходим мокрые среди банановых пальм, слонов и обезьян, среди груд кокосов, моемся красным мылом – «ред соап» – от жутких микробов, по сорок минут кипятим воду, боясь подцепить что-то страшное. И вот я, сварив на лабораторной электроплитке дежурные «макароны по-флотски», запив их крепким чаем, провалявшись в липком бредовом сне два часа, играю «Дядю Ваню». Надо ли объяснять, какая это мука – лицо заклеено бородой, усами, пот щиплет, все отклеивается, но надо играть, и играть верно, по крайней мере! В темноте зала анилиново светятся разноцветные сари, белые одежды мужчин.

Второй акт. Ночь. Дядя Ваня, пытаясь обнять и поцеловать Елену, получает отпор. «Это противно, наконец!» – говорит она и уходит. Он опускается на скамеечку. За окном ночной обвальный дождь, ливень, гроза!

Пьяный дядя Ваня громко разговаривает сам с собой: «Ушла… Десять лет назад я встречал ее у покойной сестры… Отчего я тогда не влюбился в нее?.. И была бы она теперь моею женой… Она испугалась бы грома… а я держал бы ее в своих объятиях и шептал: “Не бойся, я здесь…” О, чудные мысли, как хорошо, я даже смеюсь…»

Слезы текут из глаз моего дяди Вани, а он не замечает, улыбается.

И вдруг из расплавленного черного нутра зрительного зала гортанным басом со слезой раздается крик:

– Нэ пладш!!

Не плачь, значит!

В спектакле «Копенгаген» по пьесе Майкла Фрейна, поставленном Темуром Чхеидзе, я играл Нильса Бора, великого физика.

В ходе действия Бор обращается к своему коллеге Гейзенбергу (речь идет о спуске с горы на лыжах) с такими словами:

«На той скорости, с которой спускался ты, тебе пришлось иметь дело с соотношением неопределенности. Если ты знал, когда был внизу, где находишься, то ты не знал, на какой ты скорости спускался. Если же ты знал, на какой скорости спускался, то ты не знал, что находится внизу!»

Я произносил этот текст, зазубрив его, очень приблизительно понимая, о чем идет речь. В роли Бора меня интересует прежде всего решение им нравственных проблем, отнюдь не физико-математических.

Под эту тираду Бора я подкладывал упрек в торопливости, нетерпении в адрес Гейзенберга. Так и играл много раз.

Спектакль «Копенгаген» мы играли в Силиконовой долине.

Каково это, играть Нильса Бора – «папы римского от физики», – перед аудиторией, состоящей в том числе из лучших физиков мира? Но – слушают хорошо, в зале стоит тишина.

И вот звучит вышеприведенная фраза. Когда я закончил говорить, неожиданно, как гром с небес, раздался взрыв хохота! Аплодисменты!!

Батюшки! Мы с Валерой Дегтярем (Гейзенберг) и Машей Лавровой (Маргарет) обалдели от неожиданности. Что ж тут смешного, товарищи? Это смешно? А мы и не знали… Но, изобразив на лицах своих, что, дескать, знали, продолжили сцену.

После спектакля нам объяснили, что эта тирада – образец парадоксальности могучего гения Бора. И что я очень точно передал эту парадоксальность. И что временами я даже похож на Бора. Я поверил на слово.

Заграница

Мы, советские люди, лишены были возможности посещать то пространство земного шара, которое располагалось за границей СССР.

Граница на замке! И редкие «представители общественности» были туда выпускаемы, в это пространство. Побывать «там» равносильно было путешествию на тот свет. Увидеть давно ушедших из нашей жизни людей.

На гастроли за границу выпускали только Госцирк и балеты Большого и Кировского театров. Несколько знаменитых артистов «предали Родину» и попросили политического убежища. За рубежом остались танцовщики Нуриев, Макарова, Барышников, Годунов, некоторые другие. Это, кстати, позволило весельчакам-охальникам на доске, что висела у входа в ленинградское балетное училище на улице Росси, к словам «училище готовит балетных артистов для музыкальных театров Советского Союза» приписать – «и для театров капиталистических стран». Эту добавку каждый день закрашивали, но наутро она появлялась снова. В результате доску убрали совсем.

Наш БДТ первым из драматических театров был выпущен на гастроли за границу. Сначала в Болгарию и Румынию, как в самые социалистические из всего социалистического лагеря. Затем в Польшу, ГДР, Чехословакию, Венгрию и в последнюю очередь в Югославию, ибо она была довольно условной соцстраной.

Сейчас невозможно представить себе чувства советского человека, впервые покинувшего пределы Родины, города которой украшали портреты членов ЦК КПСС и бесчисленные лозунги, славящие коммунистическую партию и советский народ. А советский народ видел только пустые прилавки магазинов и влачил убогое существование. Поэтому любая страна соцлагеря, где побольше было еды, одежды, электроприборов и многого другого, нам недоступного, казалась раем земным.

Но настоящий шок я испытал, когда однажды из Восточного Берлина попал в Берлин Западный. Когда увидел я сияние миллионов реклам, уму непостижимое изобилие магазинов, невиданное количество театральных афиш, клубов, кафе, ресторанов, тысячи блистающих автомобилей, первым моим желанием было повернуть быстренько обратно, в привычную серую атмосферу Восточной Германии: мамочка, я чужой на этом празднике жизни! И только совет одного уже поднаторевшего: «Прежде чем дезертировать, сосчитай до ста!» остановил меня, уже направлявшегося к поезду на Восточный Берлин. Я сосчитал до ста и осторожно зашагал в глубь этого непривычного и враждебного нам мира.

Шок, конечно, был, но несравним с тем, что испытали бы мы, окажись сразу где-нибудь в Испании. Поэтому только после этих соцпрививок можно было в Финляндию, Швецию. А потом пошло-поехало.

Болгария – первая страна, куда было разрешено поехать на гастроли нашему БДТ.

Сам факт пересечения границы, вид вспаханной нейтральной полосы, блеск колючей проволоки, подозрительные взгляды таможенников (нельзя везти с собой больше тридцати рублей и литра спиртного!) и каменные лица пограничников, и вот он, новый, неизведанный мир, сразу опьянил нас. Пахнуло ветром неведомой свободы! Вот она, Болгария!

Встречали нас по-царски. Завалили фруктами, бутылями с вином, дынями, дарили красивые подарки. И спектакли шли с огромным успехом, по всей Болгарии следовал за нашими автобусами кортеж с новыми друзьями, болгарскими актерами.

После наших северных серых будней эта страна показалась нам ярким праздничным раем с веселым, гостеприимным народом, друзьями, с которыми в свободные вечера мы сидели в уличных кафе (которых тогда не было в Союзе), пили замечательное вино. Каждый из нас благодаря искреннему гостеприимству чувствовал себя этакой столичной штучкой, словно Хлестаков, осыпаемый почестями перепуганных провинциалов. Все это дала нам милая, веселая Болгария…