Книга Неужели это я?! Господи... - Олег Басилашвили

И когда на банкете в нашу честь в правительственной резиденции генеральный секретарь ЦК Болгарской компартии товарищ Тодор Живков, напомнивший внешне моего студийного преподавателя Александра Сергеевича Поля и – по цепочке ассоциаций – Понтия Пилата, встав из-за перегруженного невиданными яствами стола, подняв бокал, провозгласил здравицу и заявил, что болгарское правительство хочет обратиться с просьбой в Кремль о принятии Болгарии в состав Союза ССР, наш артист H.H. Дмитриев, рванувшись со стула и в отчаянии замахав на Живкова руками, в ужасе закричал: «Упаси вас бог!!!»

Вот страны, где играл спектакли БДТ: Болгария, Румыния, Польша, Германия, Чехословакия, Венгрия, Югославия, Швеция, Финляндия, Франция, Англия, Япония, Италия, Индия, Испания, Швейцария, Греция, Китай (Тайвань), Аргентина, Австрия, Израиль.

Перед каждым выездом участников гастролей вызывали в райком, где опытные партийцы проверяли лояльность каждого, его политическую подкованность и преданность делу социализма. Все волновались, начинали читать газеты, заучивали имена генеральных секретарей компартий и глав государств, чтобы не срезаться, а то ведь не пустят в тот мир, таинственный и неизвестный, невиданный, но настолько знакомый по книгам и фильмам. Позже перестали вызывать, комиссия приезжала в театр, члены ее рассаживались по одному в гримерных, а мы томились в коридорах.

Никто не считал подобное унижением… А ведь как унижалось человеческое достоинство каждого, как растаптывалось его «я», как заставляли его почувствовать, что отнюдь не он хозяин своей судьбы и не Господь Бог, а они – партийные номенклатурщики. Проводился этот экзамен не для выяснения «знаний», а для того, чтоб выяснить лояльность отъезжающего – не сбежит ли, не ляпнет ли чего лишнего не там, где надо, не польет ли воду на вражескую мельницу.

Я это понял раньше многих.

На одном из таких собеседований пожилой, с орденскими планками партиец спросил меня, кто такой Вилли Брандт? (Государственный деятель ФРГ). Отвечаю: «Фашист!» – «Как? – поражен спрашивающий, – он же социалист…» – «А мне все равно, как он себя называет, фашист он и провокатор! Все они там фашисты!» – «Где там?» – «Всюду, – отвечаю, – всюду там, за рубежом, фашисты и провокаторы». – «Ну хорошо, а в Италии какая государственная система?» Отвечаю: «Фашистская! Ненавижу!» – «Ладно. Идите».

Мой допрос длился полторы минуты. Выхожу в коридор. Наталкиваюсь на Лешку Прокопца – это прекрасный гример, хороший мастер, добрый наивный человек. Один недостаток – попивает. Иногда по-крупному. Сейчас как стеклышко трезв, мокрый от волнения. «Басик, – спрашивает, – ты чего так быстро?» Объясняю ему мою систему: на любой вопрос должен быть ответ, свидетельствующий о твоей неприязни, даже просто ненависти к тем, о ком спрашивают. «Погрубее, понял?» – «Ага, понял!» – говорит. И идет отвечать. Проходит полминуты, распахивается дверь, и, красный, словно рак, вываливается Лешка. «Что так быстро?» – спрашиваю. «А он спросил, кто премьер-министр Англии». – «Ну, и что?» – «Ну и я ему сразу: пошел ты на хуй, говорю. Заебись ты конем! А он почему-то – вон отсюда! За что?! Не понимаю…»

Видимо, мое объяснение было не совсем точным. Лешку не пустили в поездку. Я несколько раз ходил по инстанциям, просил за него. Все-таки пустили.

Следующий шаг подготовки к езде в незнаемое – достать питание. Ибо суточные тратить на это нельзя. Они пойдут на покупки. Питаться будем из чемодана. Едем на пятьдесят дней: завтраки в гостинице, обед и ужин сами готовим. Считаем: ужин – 2–3 палки твердокопченой колбасы, 4–5 пачек сухого печенья «Мария»; обед – 20–25 пакетов «супа овощного» и «макарон по-флотски». Полпакета в день – порядок. Ходим к директорам магазинов, в подвалы: не там, так здесь урвешь то суп-письмо, то баночку кофе (страшный дефицит!), то колбасы копченой. Ну, а уж если перепадала банка «говядины тушеной» или «филе цыпленка в собственном соку» – это предел мечтаний. Еще чай (дефицит) и спички – коробков пятнадцать.

Затем – проверка и настройка электроплитки, кипятильника, походно-полевого ножа – там и ложка и вилка! Кастрюлька с ручкой из пластмассы, чайник… чуть не забыл: сахар-рафинад! Ну, а после этого всего – белье, рубашки – необходимый минимум. Еще «Беломор» – 15–20 пачек! Полпачки в день. А то и меньше. Собрались, как космонавты в автономный полет.

Все эти колбасы, пакеты, банки, плитки и прочее необходимы были для того, чтобы не умереть с голоду и прилично сыграть. Суточных выдавали в среднем пять-восемь долларов в день. За пятьдесят дней получалось 250–400 долларов. Тратить их на еду преступно. Ведь на эти деньги необходимо купить родным приличную одежду, обувь и прочее, что было в Союзе дефицитом и являлось пределом мечтаний.

И покупали, представьте! Детям, женам, мужьям, родителям… Одноразовые зажигалки – шикарный подарок друзьям!

Но как этот чемодан поднять – вот задача!

Бедные, бедные японские носильщики в порту Нагасаки!!! Худые, изможденные, одни жилы, глаза стали круглыми от напряжения: тащат наши чемоданы. Хотел помочь – ни-ни-ни – замотал носильщик головой: заметят – уволят!!! Ни-ни-ни!! Капитализм проклятый.

Представьте, несмотря ни на что, на весь этот консервно-колбасный кошмар, мы хорошо играли, имели успех, овации, прекрасные рецензии в лучших газетах.

В Вене играли «Беспокойную старость».

Мы с Юрским, содрав с пустых консервных банок советские этикетки, завернув банки в венские газеты (так нам было велено, чтоб не подумали враги, что мы консервами питаемся), упаковали их в портфель, дабы выбросить в мусорный ящик. Несколько часов бродили по городу, любовались красотами и так увлеклись, что забыли выбросить банки, вернулись с набитым портфелем.

Вечером, на сцене театра «Ам Дер Виен» – спектакль.

Волнуемся. Невольно вспоминается все, о чем грезилось, говорилось на репетициях. Хочется донести до венцев особую, петербургскую атмосферу уютной профессорской квартиры. Хочется, чтобы почувствовали они чистую душу моего Бочарова, готового жизнь отдать за новую, справедливую жизнь… за семью Полежаева… за счастье человечества…

Вот она, чета Полежаевых, уходит по бесконечной дороге ввысь, уходит все дальше и дальше… навсегда… Тишина. И – неожиданно – топот ног, громовой топот! Это выражение высочайшей любви и благодарности за спектакль. Представьте, сидящие зрители и – р-р-р-р-р-р!!! Минут пятнадцать-двадцать топота и крика! Это чисто немецкая традиция: в Германии так же реагировали на «Историю лошади» и на «Дядю Ваню». Хоть Сергей и назвал это «бураплы» (бурные аплодисменты то есть), но за этим словечком скрывалась огромная радость, счастье, что вот, значит, дошло, почувствовали они, несмотря на языковой барьер!

Конечно, если говорить всерьез, все эти покупки, колбасы, красоты – все это привходящие обстоятельства. Главное – то, ради чего мы выходим на сцену. Успех, овации и прочее – это, конечно, прекрасно, но, помимо и выше этого, есть нечто, что волнует людей на всем земном шаре, независимо от их языка и цвета кожи. То, что дремлет в глубине подсознания каждого человека, до конца не понятое и не осознанное им.