Книга Рабыня моды - Ребекка Кэмпбелл

— Не пора ли нам обсудить предложение?

Почему-то новоприобретенное мягкое благоразумие Пенни раздражало меня больше, чем ее прежняя боевая манера общения.

Предложение.

Оно возникло как гром среди ясного неба. Должно быть, толчком к развитию ситуации послужило платье, в котором Стефани Филум-Крейтер была на церемонии вручения премии «Оскар». Желто-зеленое платье из жоржета в греческом стиле с драпировкой сбоку. Шокирующе классическое — так его все восприняли, скандальное в своем консерватизме, но тем не менее просто великолепное.

И так вышло, что немецким производителям одежды как раз не хватало великолепия. Их вещи стали скучными, ханжескими и неприметными. Немцы по-прежнему устраивали показы, но о них не упоминали в прессе, и даже влиятельный журнал «Дрэйперз рекорд» не публиковал отчеты о них. Нам предложили десять миллионов — эта сумма могла бы сделать Пенни очень состоятельной пенсионеркой. Они планировали заключить со мной контракт на три года, а Латифа должна была стать моим личным ассистентом. У меня появился шанс навсегда распрощаться с производственной ерундой и просто творить. И ведь именно к этому я всегда стремилась!

Но еще я хотела управлять собственной компанией и принимать решения. В течение последних нескольких месяцев, когда Пенни почти устранилась от дел, я по-настоящему почувствовала, что все начинает налаживаться. Я занималась почти всеми вопросами дизайна, а Латифа, чье мнение становилось все более прозорливым, помогала мне. Пенни было позволено высказывать свое мнение о моделях, и это создавало иллюзию, честно говоря, ложную, что она по-прежнему что-то значила. Я также начала постепенно менять всю систему производства. Интерьер магазинов заново разработала Галатея Гисбурн: в «штиле дишко шемидешатых годов», с вращающимися блестящими шарами и мерцающей подсветкой пола. Я начала менять и нашу систему оптовой торговли, отказываясь от старых неэффективных контактов и привлекая новых молодых розничных продавцов.

Если мы продадим компанию немцам, все изменится. Я никогда не смогу унаследовать ее. Навсегда останусь наемным работником, как бы меня ни любили и ни обхаживали. Совет Людо не помог.

— Слушай свое сердце, — сказал мне он, подразумевая, естественно, что я должна ответить «нет». Но он посеял сомнения в моем сердце.

— Я поговорю с Вероникой, — сказала я, чтобы выиграть время. — Она считает, что будет очень сложно объяснить перемены прессе, не говоря уж о покупателях. Мы всегда делали очень большую ставку на то, что наши вещи отечественного производства. На всю эту ерунду о классических английских корнях. Несомненно, когда выяснится, что за нами стоят немцы, это вызовет отрицательную реакцию.

Да, Вероника занималась нашими связями с общественностью. Рассказ о том, как это произошло, займет слишком много времени, я просто скажу, что ее глупость и бесхитростность были восприняты как сообразительность высшего разряда, и она стала едва ли не самым известным специалистом в своей области в Лондоне. Даже сам факт ее присутствия в команде обеспечивал вам внимание прессы. Мне пришлось отправить к ней Людо, чтобы упросить ее работать на нас. И вскоре я уже перестала обращать внимание на то, какая скрытая ирония присутствовала в нашем общении.

— Но ведь это уже будет не наша проблема, не так ли, Кэти?

— Да, их проблема и моя проблема, ведь я все еще буду здесь.

— Но нас не будет, правильно? — вставила Мэнди. Она жевала жвачку или, возможно, табак и время от времени затягивалась вонючей сигаретой. Ее гнев, похоже, был направлен на меня, хотя я была единственным человеком, стоящим между ней и большой проблемой. Пенни была против присутствия Мэнди и Вимлы. Она не привыкла к такому положению вещей.

— Я пыталась получить гарантии для швей, — продолжила Пенни, уставившись в пустоту. — Но вы все знаете, что немцам нужен брэнд и команда дизайнеров. Производство и пошив их не волнуют. Мэнди, Вимла, вы профессионалы в своем деле. Хорошие швеи — теперь огромная редкость. Вы найдете себе другую работу.

— Назад в мастерскую, — сказала Латифа, выражая мысли Вимлы, которая энергично закивала в ответ на эти слова. Девушкам в мастерской Камила придется тяжело. Не говоря уж о самом Камиле. Их интересы никто не примет во внимание. Им нужна была я. И, как ни странно, я вдруг тоже почувствовала, что мне нужны они.

В моих силах было все остановить. Я была необходима немцам так же, как брэнд. Просто за имя «Пенни Мосс» они могли заплатить что- то, но никак не десять миллионов. Не такую сумму, ради которой стоило бы все это затевать. Но почему я должна противиться? Для меня это значило бы вхождение в элиту модного бизнеса. Мое имя получит известность. Вспышки фотоаппаратов, вечеринки, если не слава, то нечто близкое к ней. Стоит ли мне говорить «нет», могу ли я сделать это только ради того, чтобы настоять на своем? Чтобы спасти фабрику в Уиллздене? Вимлу, Рошни с ее проблемными фаллопиевыми трубами, по-прежнему враждующих Пратиму и Вину и всех остальных девушек, с помощью которых наладилась моя жизнь. И Камила, теперь гордого и серьезного, который больше не стыдится своей жизни и не выдумывает всякие глупости?

Информация о предложении, естественно, уже просочилась. И я заметила изменения: хороший столик, который материализовался из ниоткуда в ресторане «Нобу», взгляд снисходительный, а не полный холодной ненависти от ассистентки в «Вояж», неожиданный телефонный звонок модного редактора «Дейли бист». «Как приятно поболтать с тобой, Кэти, дорогая. — И мне казалось, я слышу, как жесткая кожа на лице скрипит и трещит, когда она пытается растянуть губы в улыбку. — Почему бы нам вместе не придумать сенсационный материал? И еще, ты ведь знаешь, мы всегда найдем место для колонки, если ты вдруг решишь поделиться мыслями о моде».

Такая жизнь была совсем не похожа на прежнее существование в Ист-Гринстеде, и все же я не могла решиться.

Людо на секунду перехватил мой взгляд, нахмурился и в то же время еле заметно улыбнулся, как делал всегда. Я отвела глаза и на некоторое время — долгое-долгое время — погрузилась в воспоминания об одной из прошедших ночей. Людо был тогда настойчивым и страстным, и в его взгляде горели голодные хитрые огоньки. В моем любимом произошли огромные изменения. Думаю, они были вызваны ощущением утраты и страхом потери, болью и искуплением — бездной, которую удалось перевернуть и превратить в гору. В любом случае это было здорово. Очень, очень приятно.

А потом я заметила, что все смотрят на меня. Видимо, я что-то пропустила. На глазах выступили слезы от дыма сигарет Мэнди, и мне пришлось раза четыре быстро моргнуть. Когда я снова посмотрела на собравшихся, их лица начали блекнуть, и вместе с ними исчезали воспоминания об Уиллздене и Килберне. И я видела свет от тысячи камер, слившийся в созвездия и галактики, — я шла мимо толпы поклонников, а потом чуть оборачивалась и склоняла голову набок (знаю, что так я выгляжу очень хорошенькой) и улыбалась своей особой улыбкой. Я обратилась к Пенни, потому что она была единственной, кого я видела отчетливо. Я не была уверена, с чем именно я соглашаюсь, но это знала она. И я сказала: