Книга Рабыня моды - Ребекка Кэмпбелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты видишь? — прошептал Людо, показывая на небо. Слова унес ветер, но я знала его настолько хорошо, что могла читать по губам. — Это брачный танец, самец приносит самке что-нибудь вкусное — лакомый кусочек падали, — и они передают его друг другу в небе. Это укрепляет доверие между ними.
Все, что я могла разглядеть, — это два скучных черных пятна на фоне огромных серых облаков.
— Как трогательно, — произнесла я, стараясь, чтобы это прозвучало без всякой иронии. Только в последнюю секунду я решила расслабиться и вести себя свободно. Мне пришлось сдерживать в себе огромное желание броситься ему на шею и умолять о прощении и любви.
Людо повернулся ко мне и улыбнулся:
— Ты проделала огромный путь.
— Многие мили.
— Почему ты приехала?
— Просто выходные оказались свободными.
Он снова улыбнулся.
— Я получил письмо от Вероники, — сообщил он.
— Она стала еще более ненормальной, чем раньше.
— Она была добра к тебе.
— Понимаешь, о чем я?
— Она писала что-то о ребенке в парке, о том, что ты пила пиво с какими-то аморальными типами. Она волновалась за тебя.
— Когда-нибудь я расскажу тебе эту историю. Ты будешь смеяться. Но она очень длинная.
— А есть сокращенный вариант?
— М-м… Это был не мой ребенок, не мое пиво и не мои бродяги.
Первый раз за все время Людо внимательно посмотрела на меня.
—А как насчет того шофера?
— Никак. Он просто ноль. И мне жаль, что я все испортила.
— Каждому позволено ошибаться. Тебе идут резиновые сапоги.
—А ты прекрасно смотришься в этих диких местах. Тебе, должно быть, здесь очень нравится.
— Я всегда считал, что так и будет. Сбылась мечта о том, чтобы сбежать из реального мира, оставить цивилизацию, ложь и притворство.
Я внимательно посмотрела на него.
— Я ведь никогда не стану лишать тебя всего этого, ты же знаешь.
— Кэти, хочешь, я кое-что скажу тебе? Что-то настолько секретное, что ты не должна никому об этом рассказывать, никогда.
— Продолжай.
— Обещаешь?
— Клянусь.
— Мне скучно. Все здесь до смерти надоело.
— Что?!
— Скучно ужасно, просто невыносимо, все достало. Я имею в виду орланов и оленей, и арктических чаек, и буревестников, и тюленей, и дельфинов. Все это очень здорово. Первые пару месяцев. Но я ни с кем не поговорил нормально с тех пор, как уехал из Лондона. Том в письмах рассказывает мне о жизни в большом городе. И я скучаю по ней, по всем ее мелочам. Я скучаю даже по машинам. Не могу здесь спать — слишком тихо.
— Так почему ты не вернешься домой?
Он снова взглянул на меня, нахмурившись, ощутив изумление, досаду и нежность в одно и то же время.
— Я не могу бросить орланов… пока не могу. До тех пор, пока они не выведут птенцов. Я нужен им.
— Могу подождать, если ты хочешь.
— Я должен рассказать тебе о Веронике.
— Ты не должен мне ничего рассказывать.
— Нет, я хочу это сделать. Мы провели вместе ночь.
— Да, я знаю.
— Знаешь?
— Она сообщила мне.
— И что именно она сообщила?
— Что ты встретился с ней, напился, затащил в постель.
— Но ничего не было.
— Ничего?
— Ну, почти ничего. Мы просто потискались. Я немного перевозбудился, а утром чуть не умер от стыда.
— Так что у вас не было двухнедельного романа?
— Романа? О Боже, нет, конечно!
— А зачем тогда ты говоришь мне об этом?
— О, просто чтобы все выяснить. Я не хотел, чтобы что-то осталось недосказанным. Ненавижу тайны.
— Я бы не стала возражать, если бы у вас действительно что-то было с Вероникой. Думаю, я задолжала вам обоим нечто подобное.
— Задолжала нам любовную связь?
— Я должна вам прощение.
— Ты действительно изменилась, правда, Кэти?
Я не была уверена, спрашивает ли он или констатирует факт.
— Жить — значит изменяться. Это невозможно остановить. Если ты имеешь в виду, стала ли я лучше, добрее и мудрее, не знаю. Может, немного. А если тебя интересует, стала ли я менее тщеславной, эгоистичной, циничной, люблю ли я моду меньше и готова ли по- прежнему отдать все ради достижения цели… Тогда нет, в этом я осталась прежней.
— Не уверен, что терпел бы тебя другую.
— Не знаю, был бы у тебя выбор.
— Но есть еще кое-что. Не знаю, как правильно сказать…
Я положила голову на плечо Людо и осторожно обняла его за талию. Мы вместе смотрели на птиц, теперь они подлетели ближе, и их было хорошо видно на сером фоне. Сильный ветер подбрасывал орланов, и они казались игрушками великих сил, не подвластных никому, и в то же время искусными властителями своих судеб, очаровавшими ветер своим изысканным оперением и проворными телами.
И когда мы смотрели на них, в моей голове родились слова, слова из другого времени. Слова о чистоте и способности прощать, о новом начале и еще — слово «да», священное «да».
Наверное, я прошептала его вслух, потому что Людо осторожно дотронулся пальцами до моей щеки, пристально посмотрел мне в глаза и произнес (в этот раз я знала, что он спрашивает):
— Да?
И естественно, разве я могла сказать что-нибудь другое, чем еще одно и на этот раз окончательное слово «Да!».
Бесконечное возвращение к прошлому
— Латифа?
— Да?
— Сколько мы сделали?
— Двенадцать здесь и девять в Бичинг-Плейс.
На самом деле я почти не слушала. Мои мысли были заняты совсем другим.
— О, великолепно. Двадцать две.
Латифа округлила глаза. Мы сидели вокруг нового стола для совещаний: я, Латифа, Фрэнки (она усердно записывала, пытаясь выглядеть как настоящий личный помощник), Пенни (которая пришла специально, потому что решался вопрос корпоративной политики, а не только дизайна, а она все же оставалась владелицей компании), Мэнди и Вимла — недавно было принято удивившее всех решение, что ателье должно быть представлено на совещаниях. Камил тоже мог быть здесь, но у него обнаружили камни в желчном пузыре — болезнь, которая сближала его с дядей Ширку, — и он лежал в больнице. Людо беспокойно расхаживал по офису. Естественно, у него был немалый финансовый интерес в бизнесе, но сегодня он приехал в основном для того, чтобы заварить чай и подвезти меня домой, когда мы закончим. В течение десяти минут мы обсуждали всякие мелочи, сделав небольшое отступление в сторону истершегося провода парового утюга, потом долго спорили о необходимости провести в ателье кондиционер или по крайней мере сделать там открывающееся окно. И в итоге именно Пенни, иронично улыбнувшись и искусно подняв и изогнув брови (я видела, как она неоднократно репетировала это выражение лица, рассматривая свое отражение в маленьком зеркальце), призвала нас к порядку: