Книга Украденный сон - Александра Маринина

Я не смог заставить его поверить в то, что ко мне можноприйти с этим, и он предпочел справляться со своей бедой сам, в одиночку, незаглянув вперед и не подумав о последствиях. В этом виноваты мы оба, оба ибудем расплачиваться. Оттого, что он совершил ошибку, он не перестал быть однимиз моих детей, которого я обязан защитить по мере сил и возможностей», –ответил про себя полковник, а вслух продолжил:

– Так вот, Анастасия сидит в своей квартире и мало чтоможет сделать.

Ей чем-то угрожают, и весьма серьезно, поэтому она боитсяделать неосторожные движения. Телефон ее прослушивается, на лестнице сидиткакой-то парень и следит, чтобы она никуда не выходила и чтобы к ней никто непришел. Я так понял, что стоит ей сделать хоть какой-нибудь подозрительный шаг,и угроза немедленно будет приведена в исполнение. Поэтому лезть напролом мы свами не можем.

– Вы сказали, что у нее утром был врач. Как же врача кней пустили?

– Вероятно, это было одним из условий: она должнавызвать врача и взять больничный, чтобы иметь законные основания сидеть дома ине ходить на работу.

– А как они узнали, что тот, кто приходил, был врачом,а не вашим сотрудником? Они что, документы спрашивали?

Гордеев замер. А в самом деле, почему к Насте пропустилиРачкову, не удостоверившись, что она действительно врач? Тамара Сергеевнасказала, что наблюдатель, не скрываясь, поднялся по лестнице и посмотрел, ктозвонит в квартиру Каменской. Но этого явно недостаточно, чтобы быть уверенным,что у дверей стоит не сотрудник уголовного розыска, а настоящий врач изполиклиники. Или Рачкова чего-то недоговаривает? Черт, как же он об этом неподумал? Стареть начал, что ли, хватку потерял, реакция уже не та, что раньше,очевидные вещи мимо глаз пропускает…

Виктор Алексеевич схватился за телефон.

– Паша? Что там у нас? Морозов? Хорошо, пусть подождетменя, я сейчас приеду. Паша, мне нужны данные на Тамару Сергеевну Рачкову, этотерапевт из нашей поликлиники. Срочно. Только ювелирно, чтобы тише комариногописка. Я буду через полчаса.

Но что-то мешало Виктору Алексеевичу уйти из кабинетаследователя Ольшанского. То ли это была боль в глазах Константина Михайловича,то ли боль в сердце самого Гордеева, но он знал, что не может, не должен уйтисейчас, ничего не сказав и не спросив. Если бы существовали волны, передающиеинформацию от человека к человеку без специальных приборов, то полковник уженесся бы сломя голову к себе на Петровку, моля судьбу, чтобы не опоздать. Ноесли такие волны существуют, то Виктор Алексеевич был не из тех людей, которыеумеют их улавливать и расшифровывать, и потому он, превозмогая чувствонеловкости и привычную осторожность, все-таки заговорил о Ларцеве.

Разговор занял добрых четверть часа, но многое прояснил дляГордеева.

– Если вы не ошиблись и Ларцев действительнообрадовался, когда вы его ткнули носом в подделку протоколов, то это можетозначать только одно: он тяготится той ролью, которую играет под диктовкупреступников, и полагает, что теперь, когда его фокусы раскрылись, его оставятв покое, потому что использовать его и дальше уже рискованно. У него появилисьсвободные деньги?

– Откуда?

– Оттуда. Не бесплатно же он на них работает?Константин Михайлович, вы знаете Володю давно, скажите мне, что-нибудьизменилось в его жизни в последние месяцы? Крупные покупки, траты какие-нибудь,ну, я не знаю…

– И я не знаю. Хочу надеяться, что знал бы, если бычто-либо подобное случилось. Еще вчера я вам с уверенностью сказал бы, носегодня я уже ни за что ручаться не могу, – глухо произнес Ольшанский.

– Вы простите меня, я знаю, что вы очень дружны сЛарцевым, – виновато сказал Гордеев. – Мне не нужно было затевать этотразговор, все это одинаково тяжело и вам, и мне. Но ведь есть еще Анастасия,которой чем-то угрожают, я не хочу причинить ей вред, поэтому я должен знатькак можно больше, чтобы понимать, что я могу сделать, а чего не могу. Проститеменя, – повторил он, с трудом поднимаясь из-за стола.

«Как же сильно я сдал, – подумал полковник, негнущимисяпальцами застегивая пуговицы на тяжелом, не просохшем от мокрого снега пальто.– Вялость какая-то, рука немеет, встал со стула – и голова кружится. Мне жевсего пятьдесят четыре, а я за два месяца превратился в развалину. Ах, Ларцев,Ларцев, ну зачем ты это сделал? Почему сразу не пришел ко мне?

Чем же они тебя так скрутили?»

Борясь с головокружением, он спускался по лестнице, крепкоухватившись за перила и внимательно глядя под ноги. И в этот момент понял, чемже «они» держат Володю Ларцева. И понял, что тем же самым они связали руки иНасте. Так быстро, как позволяло здоровье, он добрался до сержанта, несшеговахту у входа в городскую прокуратуру, и, не спрашивая разрешения, пододвинул ксебе телефонный аппарат.

– Паша? Где Ларцев?

– В тюрьме, у него сегодня два допроса.

– Найди его, Паша, кровь из носу, найди немедленно.

– Ты где ходишь, между прочим? – язвительно спросилЖерехов. – Обещал быть через полчаса. Не забыл, что тебя Морозов дожидается?

– Забыл. Я уже выхожу, на крыльце стою. Он у тебя вкабинете?

– Пошел сигарет купить.

– Ты извинись за меня, Пашенька, пусть еще немногоподождет. Я, честное слово, уже иду.

Путь от прокуратуры до Петровки был недолгим, а полковникГордеев очень старался идти побыстрее. Но он все равно опоздал.

Глава 14

Настя сняла халат и надела джинсы и строгий черный свитер.

– Ты чего? – удивился Леша. – Ждешь кого-нибудь?

– С мыслями собираюсь, – коротко ответила она и ушла вванную.

В ванной она долго и тщательно расчесывала волосы, потомсобрала их в тугой узел на затылке и закрепила шпильками. Внимательновсматриваясь в свое отражение, достала из висящего на стене зеркальногошкафчика несколько коробочек с гримом.

«Я злая, жесткая, суровая, наглая, уверенная в себе,холодная, расчетливая стерва», – повторяла она, прикасаясь к лицу едвазаметными движениями широких и тонких кисточек. Работа была кропотливая исложная, и к тому времени, когда лицо было «сделано», произносимые заклинаниявозымели эффект. Теперь из зеркала на Настю глядела строгая, холодная женщина,глаза которой не знали слез, сердце – жалости, а ум – сомнений.

Она еще немного постояла в ванной, потом осторожно прошла вкомнату, стараясь, чтобы Леша не увидел ее лица, и встала перед большим, вполный рост, зеркалом. Плечи расправить, спина прямая, подбородок вздернут, всетело – как натянутая струна. Она закрыла глаза, стараясь отключиться отзрительного образа и привести себя в соответствующее душевное состояние.

«Люди – грязь, и во имя собственного благополучия ими можнопренебречь.