Книга Украденный сон - Александра Маринина

Молчание затянулось и стало для Градова невыносимым.

Он сорвался и уже не контролировал себя.

– Почему вы не отвечаете? Вам нравится мое унижение?

Вам нравится видеть мой страх? Вы меня ненавидите, вы всехнас ненавидите, потому что мы разрушили вашу старую систему, при которой у васбыл кусок хлеба с маслом и черной икрой, у вас была власть, а теперь вы никомуне нужны, вас никто не боится, вот вы и ненавидите весь мир и отыгрываетесь натаких, как я! Вы думаете, вы очень могущественный, да?

Да вы просто маленькая злобная крыса, да-да, именномаленькая вонючая злобная крыса, которая жрет отходы на помойке общества ипервая бежит с корабля, как только запахнет опасностью. Крыса! Крыса! О,Господи…

Градов закрыл лицо руками. Арсен молча поднялся, подошел кбармену, расплатился за выпитый кофе и ликер, потом, подумав, достал избумажника еще несколько банкнот.

– Этот человек очень расстроен, – сказал он, кивнув насидящего в углу Градова. – К сожалению, мне пришлось сообщить ему неприятноеизвестие, и он тяжело переживает. Если минут через пять он еще не уйдет,принеси ему двести граммов коньяку. Только хорошего.

– Сделаем, – кивнул бармен. – А если коньяк непонадобится?

– Тогда деньги оставьте себе.

Арсен не торопясь вышел на улицу и с удивлением обнаружил,что разговор с Градовым оставил в его душе неприятный осадок. За его долгуюжизнь у Арсена было много неприятных разговоров, и он научился выходить из нихбез эмоциональных потрясений. Но Градов чем-то задел его, то ли подозрениями вненависти ко всему белому свету, то ли тем, что обозвал вонючей крысой… Нотеперь Арсен был абсолютно уверен: он правильно сделал, прервав работу наГрадова. Человек, который так легко выходит из себя и теряет над собойконтроль, опасен. С ним нельзя иметь дело. А маленькая вонючая злобная крыса –что ж, крысу он ему еще припомнит.

В кабинете у следователя Ольшанского полковник Гордеевосторожно положил телефонную трубку на рычаг, перевел дыхание и вытерсверкающую лысину огромным голубым носовым платком.

– Ну как? – спросил он, вставая и отправляясь в походпо периметру захламленного сумрачного кабинета.

– Никогда не слышал, чтобы вы за один раз выдалистолько вранья, – заметил Константин Михайлович. – Я даже пальцы загибал, чтобыне обсчитаться.

– И сколько насчитали?

– То, что я на вас кричал, – раз. То, что вы на менясобак спустили, – два. Если память мне не изменяет, мы с вами знакомы большедесяти лет, и прожили мы этот срок без явных конфликтов. Во всяком случае, другна друга мы голос никогда не повышали. Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь.

– Хорошо, пойдем дальше. Гончаров к вам не приходил, авы, в свою очередь, не ходили к генералу – это три и четыре. То, что последнийдокумент из уголовного дела об убийстве Ереминой датирован шестым декабря, –пять. Достаточно?

– Вполне. Вам не кажется странным, что приходится всеэто делать во имя интересов правосудия? Я спрошу по-другому: вам не кажетсястранным, что профессия, требующая от людей самого большого количества лжи,имеет своей целью защиту интересов правосудия? Парадокс какой-то!

– Что ж поделать, Виктор Алексеевич, война есть война.Мы же не в игрушки с ними играем.

– Да не война это, в том-то все и дело! – взорвалсяКолобок, вцепившись крепкими пухлыми пальцами в спинку стула, который в этотмомент попался ему на пути. Стул под тяжестью полковника угрожающе скрипнул. –У войны есть свои правила, которые обязательны для всех воюющих сторон.

Все участники находятся в равных правовых условиях. И потом,они хотя бы пленными обмениваются. А мы? В нас стреляют, когда и как сочтутнужным, а мы за каждый выстрел отчитываемся, тонны бумаги на рапорты изводим. Уних деньги, люди, оружие, автомобили с мощными движками, техника новейшая, а унас – следственный чемодан послевоенного образца, эксперты-самоучки, денег набензин нет. Да что я вам рассказываю, будто сами не знаете! В войне всегда естьнадежда на силы ООН, которые помогут, если уж совсем невмоготу станет. А намкто поможет? Миротворческий батальон авторитетнейших паханов? Нет, КонстантинМихайлович, мы с вами, к сожалению, не воюем. Мы из последних сил обороняемся,пытаясь сохранить жалкие остатки того, что раньше называлось профессиональнойгордостью и честью.

Ольшанский задумчиво глядел на Гордеева, в глубине душисоглашаясь с ним, но не желая развивать опасную тему. Еще немного, и придется,может быть, говорить о Ларцеве. Знает полковник правду или нет? Лучше нерисковать.

– Как вы думаете, ваш спектакль сработает? – постаралсяон уйти в сторону.

– Хотел бы надеяться.

Гордеев грузно опустился на стул, щелкнул замками«дипломата», вытащил тюбик валидола и сунул таблетку под язык.

– Расклеился я что-то в последнее время, – усталопожаловался он. – Дня не проходит, чтобы сердце не прихватывало. Что касаетсяАнастасии, то я рассчитываю только на то, что она тоже пальцы загибала, как ивы.

Больше мы ничего сделать не можем, ни помочь ей, ниподсказать. Сообразит – честь ей и хвала, а нет – так нет.

– Допустим, она сообразит. Каких действий вы от нееожидаете?

Колобок недоуменно воззрился на следователя, продолжаямашинально потирать левую сторону груди.

– Константин Михайлович, может, вы не поняли, что такоемоя Анастасия? Она тем и отличается от всех остальных, что ее поступкинепредсказуемы. Ожидать от нее чего-либо, кроме конечного результата, – пустоедело. Результат она даст, если это в принципе возможно, но как она будет этоделать – одному Богу известно. Мой Коротков говорит, что у нее голова непонятнокак устроена.

– Вы просто рабовладелец какой-то! – расхохоталсяОльшанский, снимая очки. – Моя Анастасия, мой Коротков. А все другие сотрудникитоже ваши или только эти двое?

– Вы напрасно смеетесь, – очень серьезно возразилГордеев. – Они все мои, они – мои дети, которых я обязан воспитывать изащищать, что бы ни случилось. Ни один из них, вы слышите, ни один ни разу небыл на «ковре» у начальства, потому что за все их промахи и ошибки отдувался я.Сам ходил, скандалил, уговаривал, доказывал, просил. Я для моих ребят –каменная стена, за которой они могут спокойно работать, не тратя время инервную энергию на начальственные выволочки. Я всех их люблю и всем им верю.Поэтому они – мои.

«И Ларцев?» – мысленно спросил Константин Михайлович.Вопроса Гордеев, конечно, не услышал. Но он увидел его в больших красивыхглазах следователя, не скрытых и не искаженных толстыми линзами очков.

«Почему ты спрашиваешь? Ты догадался? Да, и Володя Ларцев тожемой, и то, что он совершил огромную, непоправимую ошибку, – отчасти и моя вина.