Книга Бумажный тигр (II. Форма) - Константин Сергеевич Соловьев

Этот ликующий возглас не принадлежал насекомому, он полнился совершенно человеческим торжеством.

Так и погибают самоуверенные мальчишки, подумал Лэйд, чтобы что-то подумать, чтоб поддерживать напряжение в гудящих напряжённых сухожилиях, не давая им размякнуть в самый решающий момент. Чёртовы тупые самоуверенные, никчёмные, безмозглые мальчишки, которые вечно мнят себя самыми умными и которые умирают, как и живут, бессмысленно и не вовремя — на охваченных пламенем палубах бронированных кораблей, в забитых стонущим окровавленным мясом окопах, в залитых гноем и карболкой лазаретах… Они всегда думают, что обходят смерть на полкорпуса, что у них ещё есть время, что стрелка рулетки в этот раз уставится на нужную цифру, а прижатый к виску револьвер щёлкнет вхолостую. А потом смерть, брезгливо отряхнув руки, сбрасывает их в огромную яму, этих самоуверенных мальчишек, которые даже не успевают понять, что произошло…

Лэйд не видел смерти Уилла, видел лишь, как обрушилась вниз лапа Пульче, унизанная тяжёлыми когтями, похожими на изогнутые секционные ножи хирурга. Это было беззвучное убийство — ни предсмертного крика ужаса, ни стонов, ни мольбы. Спокойно и обстоятельно, как на бойне. Только негромкий треск вроде того, что обычно раздаётся, если сильно сдавить пальцами подгнивший земляной орех. Только это был не орех. Это была голова Уилла, лопнувшая по черепным швам от чудовищного удара. Лэйд не позволил себе оторвать взгляда от того, что находилось в его руках, стремительно обретая контуры, он и без того знал, что увидит. Распластанное тело Уилла с запрокинутой размозжённой головой и грязный пол, забрызганный её содержимым.

Сам виноват, мальчишка, вздумавший познать душу Левиафана, но видит Господь Бог, за свою вздорность ты не заслуживал такой участи…

Лэйд, пошатываясь, поднялся на одно колено. Боль звенела внутри живота, точно гроздь раскалённых стальных звеньев, кружила голову, плыла скользкими зелёными пятнами перед глазами, но Лэйд знал, что на какое-то тело остаётся в его власти. И надеялся, что этого времени ему хватит. То, что он держал в руках, не походило на оружие. Клубок из переплетённых проволокой птичьих костей, отдалённо напоминающий куклу, только куклу, которую едва ли мог создать ребёнок, ощетинившуюся стеклянными осколками, кусочками жести, гвоздями и щепками. Она совершенно не походила на амулеты, которыми он привык пользоваться, аккуратные и по-своему изящные, это было примитивное орудие, варварское по своему устройству и способное уничтожить его так же легко, как и того, против кого он его использует. Он лишь надеялся, что ничего не забыл, что трясущиеся пальцы старого Чабба сделали всё правильно и не пропустили ни одной петли.

Что ж, по крайней мере, пытка неизвестностью не будет длиться долго, мрачно усмехнулся он, медлительность не была в характере существа, с которым ему придётся схватиться.

Но Пульче не нападал. Вместо того, чтоб устремиться к Лэйду подобно живой серой торпеде, он всё ещё возвышался в прежнем месте, над телом поверженного Уилла, скорбно опустив голову. Точно плакальщик на похоронах.

Странная медлительность для хищника, находящегося на вершине своей пищевой цепочки. Голодная блоха не чтит памяти павших, не колеблется, не медлит понапрасну, она просто насыщается. Одной тягучей секундой спустя, отдавшейся болезненной дрожью в животе, Лэйд понял — то, что он принял за неуместную торжественность, не было торжественностью, это было удивление. Стоящий над мёртвым Уиллом Пульче походил на одураченного простака, которому ловкий шулер продемонстрировал небрежно вынутых из воздуха тузов. На животное, которое впервые в жизни столкнулось с чем-то невозможным, немыслимым, невероятным, не предусмотренным его мудрыми, тысячи лет оттачиваемыми, инстинктами.

На глазах Лэйда он вновь поднял свою смертоносную лапу — гораздо медленнее, чем мог — и вновь обрушил её на тело Уилла. Может, из-за этой несвойственной ему медлительности Лэйд увидел всё в мелочах, с той безжалостной острой чёткостью, которую не дают даже патентованные объективы «Триплет Кук[122]».

Удар, который должен был распороть лежавшего Уилла, как ветошь, вышибить жизнь из тощего тела, не достиг цели. Не потому, что Пульче промахнулся. А потом что его когти беззвучно погрузились в обтянутую дорожным пиджаком узкую грудь Уилла и, не встретив никакого сопротивления, вышибли деревянную щепу из пола, на котором он лежал. Прошли насквозь. Будто Уилла вовсе не существовало.

Пульче, заворчав от удивления, высвободил лапу из расколотых половиц, поднял её — даже выше, чем необходимо было для удара — и вновь обрушил вниз. И когти вновь прошли сквозь Уилла, как коса проходит сквозь клочья холодного утреннего тумана, рассекая их, но не повреждая.

Нелепица. Бессмыслица. Это было похоже на ожившую страницу с приключениями «Жёлтого малыша» из воскресных выпусков «Нью-Йорк джорнал», где вечно происходит всякий вздор, но которые пользуются неизменной популярностью у мальчишек. Однако Лэйд видел это даже отчётливее, чем желал. И судя по изумлённому виду Пульче, внезапно утратившему свою животную ярость, видел не он один. Уилл вжался в пол, крепко зажмурив глаза, и ждал удара — того удара, который должен был оборвать его жизнь. Не подозревая, что пропустил его.

Пульче собирался ударить в третий раз, когда Лэйд окликнул его.

— Эй ты, дрянная вошь! Иди сюда! Или моя кровь слишком крепка для тебя? Может, ты годен лишь для того, чтоб обитать в матросских матрасах?

Пульче рывком развернулся к нему. В нём оставалось слишком мало человеческого, может, даже недостаточно для того, чтоб понимать обращённую к нему человеческую речь, но Лэйду на какой-то миг он показался именно человеком, а не опьянённой кровью тварью — ошарашенным, сбитым с толку, даже испуганным. Таким, каким он видел его когда-то, много лет назад. Забавно — он думал, что почти забыл этот образ…

— Стой, — приказал он глухо, — Иначе пожалеешь.

Пульче презрительно фыркнул. Должно быть, амулет Лэйда, который он держал в выставленной вперёд руке, не впечатлил его. И неудивительно. Эта игрушка едва ли способна была впечатлить даже ребёнка — слишком примитивна, слишком неказиста. Пульче забыл о той стороне Нового Бангора, живым воплощением которой сам являлся — иногда суть вещей может отличаться от их формы.

— Стой! — повторил Лэйд, — Я не хочу причинять тебе вред, но, если придётся…

Пульче метнулся к нему, одним огромным прыжком преодолев груду мусора и выставив перед собой когти. Смертоносный прыжок богомола, который невозможно разглядеть, прежде чем раздастся стон выпотрошенной жертвы. Но та человеческая часть, что пробудилась на миг в сознании исполинской блохи, неизбежно исказила траекторию, подарив Лэйду лишние полсекунды. И этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы сжать хрустнувшую в кулаке куклу, превращая её в том, чем она была прежде — ворох никчёмных щепок, костей и перьев.

Пульче неожиданно замер, точно врезался в невидимый барьер. Его суставчатые лапы с хрустом напряглись и задрожали, словно на плечи взгромоздили