Книга Пепельное небо - Джулиана Бэгготт

— Стой, — произносит Партридж.

Непонятно, к кому он обращается — к Прессии или к Брэдвелу. Что-то пошло не так? Ее вообще может парализовать. Все здесь понимают это. Она чувствует, как щекочущие струйки крови текут по обеим сторонам шеи. Дышать тяжело. Ее собственная кровь брызгами алеет на полу, и видно, как она стекается в лужицу. Прессия готовится к новой порции боли. Ее тело охватывает глубокий внутренний жар. Она вспоминает жар от взрыва, волны тепла, которые исходили от него. Она помнит это ощущение — остаться одной во всем мире, неуправляемым ребенком. На самом ли деле она это помнит? Или помнит, как пыталась это вспомнить? Она явственно видит японку — молодую и красивую — ее мать, которая погибла и сейчас погибла снова, потому что не была ее матерью. Она ей чужая, лицо, не говорящее ни о чем. Ее кожа плавилась. Она лежала среди тел, багажа и перевернутых металлических тележек на колесах. Воздух был полон пыли, и волны пепла нахлынули вновь. А потом появилась рука, взявшая ее за руку, и стук сердца отдавался в ушах. Она закрывала и открывала глаза. Когда-то у нее была игрушка, где были наборы для бинокля, и, нажимая на кнопку, ты каждый раз получал новую картинку. Она то открывала глаза, то закрывала, надеясь увидеть новый вид.

Но раз за разом видела лишь грязный пол и чувствовала сильную боль, грязный пол и снова боль.

Она спрашивает:

— Партридж, а мама пела колыбельные?

— Да, — отвечает он тихо, — пела.

Это уже что-то. Вот с этого и можно начать.

ПРЕССИЯ

ВОСТОК

Задняя часть шеи Прессия закутана в марлю, влажную от крови, и обмотана кожаным ремнем, как ожерельем, чтобы держать повязки. Прессия сидит низко на одном из матрасов на полу и прижимается шеей к стене. Чип, вытертый от крови, белеет на полу, как вырванный зуб. Что-то, укоренившееся внутри нее, ныне уже не существующее. Почему-то она не ощущает свободы от него, а чувствует лишь потерю еще одной связи с миром, будто кто-то следил за ней, а теперь нет, и ей от этого невыносимо грустно, хотя наблюдающий явно делал это не из родительских чувств.

Брэдвелу не сидится на месте. Птицы бешено машут крыльями сзади. Он то берет газонокосилку и ставит ее на место, то поднимает мастерок и смотрит на пол.

Партридж подсаживается к Прессии:

— Что это с ним?

— Он немного обезумел, — отвечает она, — оставь его в покое.

— Ты себя нормально чувствуешь? — спрашивает Партридж Прессию.

Она поднимает кулак с головой куклы. Глаза куклы с щелчком открываются. Даже их веки все покрыты пеплом, ресницы слиплись. Маленький кружочек рта залеплен сгустками пепла. Она проводит по пластиковой голове здоровой рукой и чувствует потерянную руку. Это то, как она сейчас ощущает присутствие матери — замершее, под покровом других вещей.

— Пока я не двигаюсь…

Она даже не заканчивает фразу. Она очень сердита на Партриджа. Почему? Ревнует его? У него есть воспоминания о матери, а у нее — нет. Он попал под Купол. Она — нет.

— И это все, — бормочет Партридж, кивая на чип на полу. — Так много неприятностей из-за такой маленькой вещицы.

Он молчит, а потом добавляет:

— Я не знал, — шепчет он, — не знал, пока ты не узнала. Я бы не стал скрывать такое от тебя.

Прессия не может найти в себе силы даже посмотреть на него.

— Я просто хотел, чтобы ты знала.

Она кивает. От кивка от задней части шеи до затылка проходит острая боль.

— Как ты теперь к ней относишься? — спрашивает Прессия.

— Не знаю.

— До сих пор считаешь святой? Она изменила твоему отцу, — говорит Прессия. — У нее был незаконнорожденный ребенок.

Она никогда раньше не думала о себе, как о незаконнорожденной. Почему-то ей нравится это. Это добавляет ей немного жесткости.

— Я пришел сюда не за простыми и понятными ответами, — говорит Партридж. — Я так рад, что теперь у меня есть ты.

— Спасибо, — улыбается Прессия.

— Что странно, так это то, что мой отец знал. Все эти годы он наблюдал за тобой, так что думаю, он знал о тебе. Интересно, как он воспринял эту новость?

— Думаю, не очень радостно.

Прессия сжимает чип здоровой рукой. Ее глаза наполняются слезами. Она думает о словах «мама» — колыбельная, и «папа» — теплое пальто. Прессия — это красная точка, пульсирующая на экране. Да, Купол определенно знал о ее существовании. Они за ней следили, возможно, всю ее жизнь. Но вероятно, и родители следили за ней.

Брэдвел вдруг спрашивает Партриджа:

— Твоя мать ходила в церковь?

— Да, мы ходили туда каждое воскресенье, как и все, — отвечает он.

Прессия вспоминает термин «состоять в организации». Брэдвел говорил об этом во время своей мини-лекции о церкви и государстве. У прихожан были карточки. Их посещаемость отмечалась.

— Не все, — качает головой Брэдвел. — Тех, кто отказался идти, застрелили в собственных постелях.

— Почему ты это спросил? — обращается Прессия к Брэдвелу.

Тот снова садится на место.

— Потому что на открытке были религиозные слова. Как там было написано, Партридж?

— «Всегда следуй за светом в своей душе. Пусть у нее будут крылья. Ты — моя путеводная звезда, что встает на востоке и указывает путь мудрецам».

— Путеводная звезда, библейские мудрецы, — произносит Прессия. Дед знал наизусть целые главы из Библии, их часто читали на похоронах.

Брэдвел замечает:

— Было ли это похоже на твою мать?

— Не знаю, — отвечает Партридж. — Она верила в Бога, но говорила, что отвергла санкционированное правительством христианство, потому что была христианкой. Правительство украло ее страну и ее Бога. Однажды она сказала отцу: «И тебя. Тебя они тоже украли».

Партридж пошатывается, будто вспоминает это только сейчас.

— Странно, я все время это помнил. Я почти слышу, как она говорит это.

Прессия хотела бы помнить слова матери, помнить ее голос. Если ее мать была тем, кто пел колыбельную, тогда у нее были слова и текст.

Брэдвел говорит Партриджу:

— Тогда это может быть искренне.

— И если это так? — спрашивает Партридж.

— Тогда эта открытка бесполезна.

— Если слова искренни, они означают то, что означают, — отрезает Прессия. — Они не бесполезны!

— Именно для нас сейчас бесполезны, — говорит Брэдвел. — Твоя мать хотела, чтобы ты помнил определенные вещи. Знаки. Зашифрованные сообщения, кулон. Я надеялся, это приведет нас к ней. Но возможно, это был просто способ попрощаться и дать тебе последний совет.