Книга Дом, в котором пекут круассаны - Лана Фиселлис

искренен. И если бы она спросила его про опыт, Илья без промедлений рассказал бы ей всё без утайки.

Он давно привык к тому, что всё это происходит быстро, стремительно и с секундным выбросом эндорфина — почти как на гонках. От мягкого предложения до потной постельной сцены разница в расстояние от бара до ближайшей гостиницы с затратами на вино и виноград. Все они смеялись, пьяные до шаткого состояния и подтолкнуть их к кровати проще, чем довести до неё. Они сами тянут к нему свои руки. Улыбаются, раскрывают губы, изгибаются в пояснице, стонут. Пламенные и кроткие. С ними можно забыть о совести, отложить в сторону банальные принципы, отключить сознание и поглотиться ощущениями. Вечно занятый работой, Илья привык к тому, что с женщинами он занимается сексом только из чувства неудовлетворённости — и всегда это было взаимно. Никаких бесконечных и тихих признаний в любви, лёгких и мимолетных поцелуев или встреч потом. Стрелецкий не был тем типов отмороженных мерзавцев, которые сначала давали надежду, а потом разбивали её в дребезги.

Хотеть кого-то на одну ночь — нормально. Курить потом в опустевшем номере, обдумывая дальнейшие планы на бизнес — правильно.

Почему же с ней не так?

Вдоль хребта, от шеи до тазовой кости, бегут мурашки, пробирая до дрожи в мозгу. Туман желаний захватывает сознание, пропускает импульсы и руки сами движутся вдоль бархатной кожи, лаская ту в порыве непримиримой нежности. Илья тянется к её губам, как к самому сладкому плоду из всех и это пугает больше, чем возможность упустить из виду контроль над сложившейся ситуацией. Такой жажды он не испытывал уже очень давно. Стремления наградить кого-то тысячей прикосновений за простую светскую беседу, за приготовление круассанов на его собственной кухне, за существование, для которого не нужно делать совершенно ничего. Он тяжело выдыхает, едва размыкая губы, опускает её на кровать, вынужденный упереться в мягкость перины одним коленом и почти мгновенно склоняется над ней, чтобы улыбнуться.

Он делал это так часто, если задуматься. Касался плеча и шеи пьянящими поцелуями, заползал ладонью по внутренней части бедра, игриво задирая кромку шорт. Игрался, лукаво щуря свои глаза, когда руки тянулись к шее в попытке поймать и не отпускать, а сам опускался ниже, чтобы сомкнуть прикосновение на дрогнувшем изгибе рёбер. Чуть выше живота, чуть ниже груди, чтобы в истоме изогнулось хрупкое женское тело. Стрелецкий смотрел на неё, изучающе, мягко, неспешно касаясь кожи в доступных местах и каждый раз возвращаясь губами с обычными поцелуями. Вопреки своему извечному ритму, он совершенно отказывался спешить, сдерживаясь от порыва здесь и сейчас стянуть ремень и штаны, позволив изогнутому возбуждённому члену выровняться.

Нависнув над Адалин, он одной рукой прошёлся по бедру вверх, заполз пальцами под футболку и стал очень неспешно двигаться дальше, к маленькой упругой груди. Его взгляд блуждал по румяному лицу француженки, как по лавандовому полю. Когда он не целовал её, то смотрел вот так опьянёнными туманными глазами. Подушечка пальца мягко огладила ореол соска, прежде чем задеть его, а затем он облизал свои губы, взирая на неё с особенным интересом.

— Удивительные чудеса. Пташка и не боится лиса, — он тихо засмеялся, наблюдая за цветом краснеющих щёк, а затем поцеловал её с жадностью задерживаясь в этом моменте.

Всё остальное так просто перестало иметь значение. Он разомкнул поцелуй, опуская губы к дрогнувшему подбородку, оттуда перешёл прикосновениями к шее и очень мягко нырнул ниже, избегая тонких пальцев девушки, жаждущих подсознательно удержать его в пределах лица. Тонкая ткань футболки очень быстро сдала бастион, отдаваясь во власть его прикосновений. Одной рукой Илья обнял грудь, чтобы пройтись по соску слегка высунутым из полости рта языком. Второй он осторожно касался живота, оглаживая у каймы шорт. Стрелецкий был нежным, но напористым. Его движения от нежных сменялись жадными, вплоть до громких звуков, когда он губами обхватывал сосок и слегка тянул на себя. Ему нравилось слушать, как Адалин тщетно пытается сдерживаться, особенно в момент, когда губы его опускались ниже к самому животу.

Его улыбка была лукавой, задорной даже. Он не смеялся над ней, лишь с влюблённостью изучал реакции, как будто настраивал музыкальный инструмент. Вернувшись к губам, Илья жадно поцеловал её, одной рукой потянувшись к своему комоду. Онне позволял девушке отвлечься на это, настойчиво заползая языком под ровный ряд зубов, а сам нашарил пальцами презерватив и тут же спрятал его в кармане брюк. До этого было ещё так рано и это сводило с ума.

Маленькая французская пташка извивалась под ним змейкой, и он оглаживал её нежные бока тёплой рукой, прежде чем скользнуть ниже и потянуть шорты вниз. Стрелецкий заглядывал ей в глаза, немо вопрошая, имеет ли он право смотреть туда. Но пальцы уже нагло оглаживали половые губы, спускаясь ниже, чтобы слегка раздвинуть плоть и коснуться смазки. Она уже намокла и это почему-то так до безумия обрадовало, словно он нашёл самое вкусное пирожное во всём Питере. Юноша с шумом выдохнул, надавливая пальцами, поднимаясь выше и прикасаясь к клитору. Осторожно, мягко, он сделал пару круговых движений, невольно выдыхая со стоном от звуков, которые трелью полились из её рта.

Она сводила его с ума. Илья шумно вобрал в себя воздух, выдохнул, опускаясь губами к возбуждённым соскам, а пальцами продолжил играться с клитором, мягко подбирая более громкие стоны. Какая же она… Чёрт возьми, какая же она красивая.

— Если я что-то сделаю не так, тебе придётся набраться мужества, чтобы сказать мне об этом, — он оторвался от губ спустя несколько секунд и шепнул ей эти слова прямо на ухо, тут же переключаясь поцелуями на мочку и шею. — Я остановлюсь, если тебе будет неприятно, только скажи. Но мне нужно будет услышать это от тебя.

— Н… не беспокойся, — её голос подскочил на пол тона выше, а потом свалился куда-то в хрипоту, от чего Илье пришлось прикусить губу. — По моему, ты отлично справляешься и без моих… наставлений.

— Ты главное не забывай дышать, пташка. Мы только начали.

Она такая нежная. От кончиков протянутых пальцев, которые он с трепетом целует своими влажными губами до внутренних бёдер, трущихся в истоме по его запястью, когда он ласкает её внизу. Хрупкая. Фарфоровая ожившая куколка, касаться которой до дрожи в коленках страшно, но устоять почти невозможно. Никто и никогда ещё не пробуждал в нём такую нежность. Илья смотрел на неё увлечённо, пытаясь ответить на этот странный вопрос самому себе. Что в ней такого особенного, что он посмел